Золотой саркофаг - Ференц Мора

Он опять закашлялся. Квинтипор поддерживал его за локоть, чтобы он не упал, и в первый раз за весь день улыбка исчезла с губ юноши. «Маленькая Тита, милая маленькая Тита! И тебя вот так же терзает кашель?!»

Но, когда они стали подыматься на холм, закрывающий долину Тибра, юноша опять улыбнулся. «Солнце садится на гору», – вспомнил он.

– Скажи, Бенони, ты согласился бы взять с собой в дорогу одного христианина, с тем, что за это будут покрыты все твои расходы?

Бенони растерялся. Подумал, посчитал про себя, потом недовольно промолвил:

– Если б он только не приставал ко мне…

– Ну, этот приставать не будет, – улыбнулся Квинтипор. – Тебе придется взять с собой на корабль мертвого христианина. Набальзамированного, в саркофаге, словом, как багаж. Твое дело только позаботиться о погрузке да о разгрузке, когда прибудешь на место.

– А куда его?

– В Никомидию. Конечно, для тебя небольшой крюк. Но это тоже будет оплачено.

– А когда отправляться?

– На следующей неделе. Когда начнутся казни. Но тебе нужно завтра же сходить к ликторам и договориться с ними: пусть казнят поаккуратнее, чтоб лицо не очень исказилось, потому что ты, мол, хочешь его набальзамировать. Пусть сохранят и одежду: нужно будет потом одеть его именно в нее. Ты же позаботишься о бальзамировании, купишь саркофаг… И с ближайшим кораблем – отправляйся.

На впалых щеках Бенони расцвели розы лихорадки. Он сосредоточенно считал на пальцах.

– Девятый день месяца аб[214]– день разрушения храма. Если сначала заехать за братом, все-таки успеем к этому дню попасть в святой город. Только…

Он снова потер подбородок. Квинтипор улыбнулся.

– Что – только? Говори, не бойся!

– Ведь все это обойдется в такую сумму, какой, пожалуй, самому императору не набрать!

– Ну, сколько у тебя получается примерно?

Бенони считал уже без помощи пальцев, так как речь шла не о расчете времени, а о коммерческой сделке. Только сухие губы его шевелились. Сначала он оценил расходы в тридцать золотых, потом – в пятьдесят, наконец, остановился на шестидесяти. Квинтипор, улыбаясь, согласился со всеми его расчетами и достал два тяжелых кожаных мешочка.

– Все подсчитал?

– Все, мой господин. Даже возможные неожиданности и те учтены.

– А свои расходы включил?

– С твоего позволения, только мои. А на брата у меня хватит.

– Вот, бери оба кошелька. Всего здесь сто золотых. После всех издержек тебе останется столько, что ты вместе с братом сможешь проплакать у стены сто лет… Ну, бери же! Я спешу. Считать не надо. Можешь определить на вес.

Юноша, играя, подбросил на ладонях два кошелька. Бенони испуганно спрятал руки за спину.

– Нет, господин мой, сегодня я не могу прикасаться к деньгам.

– Почему это?

– У меня сегодня праздник.

– А если я суну их тебе за пазуху?

– Нет, господин мой, с законом шутить нельзя.

– Но у меня нет времени проводить тебя обратно домой.

Они шли уже по левому берегу Тибра, вдоль зернохранилищ Гальбы[215], которые, вместе со зданием таможни, отражались в потемневшем зеркале реки. Бронзовый Меркурий указывал на большую мраморную доску, возвещающую о том, что в Рим можно ввозить беспошлинно все необходимые для населения товары. Каменный цоколь сильно потрескался; в одном месте под свисающими космами травы зияла широкая щель.

– Как ты думаешь, Бенони? – спросил Квинтипор, кивая в сторону Меркурия. – Может быть, этот божественный покровитель воров сохранит твои деньги до завтра?

Бенони посмотрел вокруг. На Тибре – ни одного корабля; набережная тоже пустынна; внизу, у самой воды, мирно чистят перья фламинго и пеликаны. Квинтипор опустил кошельки в щель, распушил над ними траву и простился с торгевцем божками:

– Будь счастлив, друг!

Бенони остановил его.

– Но, господин мой… Ты не сказал…

– Чего, Бенони?

– Кого же мне выкупать у ликторов?

Квинтипор на минуту задумался, потом промолвил с улыбкой:

– Его зовут Гранатовый Цветок.

– А кому передать его в Никомидии?

– Адрес найдешь в кошельке.

– Будь счастлив, мой господин!

Недолго смотрел Бенони вслед всаднику: на углу таможни Квинтипор взял карруку. Мигом домчался он в этой повозке до дворца Анулиния, а там приказал вознице подождать.

Он нашел у себя на столе письмо Биона. После некоторого колебания вскрыл и, встревоженный, начал читать. Но вскоре улыбка вернулась на его лицо, а, в конце концов, он даже расхохотался. Математик сообщал ему, что боги на старости лет удостоили его неслыханного счастья. Они прислали к нему Афродиту в лице Хормизды. Правда, Афродита искала не его, а одного всадника, но за отсутствием последнего удовлетворилась им. Царевна попросила Биона сопровождать ее в трехдневной поездке в Астуру[216]: она намерена посетить находящийся на острове храм Венеры Эрицины[217], утоляющей сердечную боль. Бион не мог отказаться, тем более что уже давно собирался побывать там и посмотреть виллу, в которой Цицерон написал свою знаменитую книгу о природе богов.

«Ты помнишь, наверно? Это та самая книга, которую ритор однажды собирался подделать. Но не напоминай нашему другу об этом! Если ты обещаешь молчать, я обещаю говорить. Говорить, чтобы развеять обиду богини. Для старого математика, сын мой, нет перед богами более благородной задачи, как мирить поссорившихся влюбленных».

Квинтипор разорвал письмо и написал на папирусном листочке оловянным карандашом ответ:

«Мой Бион, я тоже уехал. Но еще до того, как мы встретимся, хочу сообщить тебе: Лактанций прав!»

Он позвонил прислужнику, велел ему отнести письмо в комнату Биона, быстро надел свою зеленую одежду с вишневым поясом, спрятал в пояс все, к чему когда-либо прикасалась маленькая Тита, от антиохииского крестика до выброшенного ею когда-то перышка алкионы, и бросился в карруку.

– В претуру!

Он волновался, пока ехал, и вздохнул с облегчением, увидев дворец правосудия, перед которым собралось много пароду. Спохватился, что не взял с собой денег; чем же расплатиться с извозчиком? К счастью, на глаза попался серебряный ключ магистра, который все равно надо было снимать. Он сунул его в руку изумленному вознице.