Клуб первых жен - Оливия Голдсмит

– Прошу вас, – пригласил Танаки.

Анни сняла туфли и, ступив на устланый коврами пол, опустилась на коврик рядом с Танаки, зачарованная окружающим ее видом. Чайный домик отражался на гладкой поверхности пруда, что усиливало ощущение совершенства, гармонии и красоты, царивших здесь.

– Мы у вас пообедаем, – сказал Танаки, отдергивая занавес. Женщина в кимоно улыбнулась и поклонилась им. – Кио бенто, – поздоровался Танаки. – Устроим пикник по обычаям Киото, – обратился он к Анни.

– Значит, можно пообедать здесь? – Она была в восторге и… шоке.

– Это любезность с их стороны. Видите ли, я финансировал реставрацию.

Женщина протянула Анни полированную коробку, на черной глянцевой поверхности которой были изображены цветущие ирисы. Танаки, приняв от женщины такую же коробку, открыл ее и положил крышку под дно. Внутри был рис, рыба, салат, маринованные овощи – лакомства кухни Киото.

Во время обеда ни Анни, ни Танаки не проронили ни слова. Потом Анни вздохнула:

– Все здесь просто замечательно. Приезд сюда так изменил меня.

– Да, красота способна изменить человеческую душу. Ваш психолог Маслой проводил эксперименты по влиянию красоты на человека. Слышали об этом?

Анни отрицательно покачала головой.

– Он и его коллеги оборудовали три комнаты – одну оформили красиво, другую – обычно, третью – уродливо. Испытуемых просили оценить фотографии одних и тех же людей. В красивой комнате оценка была положительной, в обычной и уродливой комнатах – отрицательной. – Он вздохнул. – Меня это огорчает. Это значит, что обычное не дает полноценного мироощущения. Для того чтобы видеть красоту, нужно быть к ней причастным… А дворец Кацура на свете только один. – Он снова повернулся к Анни. – Расскажите еще раз о «Сильван Глейдс». Что он из себя представляет?

Анни описала школу, общину и принадлежащую ей территорию, рассказала Танаки о докторе Геншер.

– Школа дорогая, элитарная. Но если найти средства…

– Я хотел бы посетить эту школу. Возможно, привезти из Токио врачей. – Он помолчал. – И взять туда моего сына.

Анни кивнула.

– Я думаю. Хироши там понравится. Моей дочери нравится.

– Миссис Парадиз, вы считаете, я должен противостоять мистеру Гриффину?

– Безусловно. Только не вашими методами.

– Вы считаете, что было бы неправильно предоставить окончательное решение акционерам и дать им возможность выразить неодобрение мистеру Гриффину?

– Хороший отец вынужден иногда вести своих детей. В данном случае это означало бы обеспечение акционерам сиюминутной прибыли и долгосрочной выгоды, продажу доков и покупку цементного завода, увеличение доходов и прекращение потерь, – одним словом, это означает остановить Джила Гриффина. «Блужи Индастриз» сделает доки прибыльными.

– А если нет?

– Ничто не вечно, господин Танаки. Не все нам подвластно. Есть бремя, которое крайне тяжело нести одному.

Он посмотрел в сторону, поверх ограды чайного домика, на скалы, пруд, сосны.

– Пожалуй, вы правы, – наконец проговорил он.

* * *

Предварительные контракты, или, скорее, протоколы о намерениях, были составлены и подписаны в кратчайшие сроки. К началу следующего рабочего дня все собрались в кабинете Танаки. Опустившись на подушки вокруг низкого столика, они отрабатывали окончательный вариант контракта.

Через какое-то время господина Атаву вызвали. Он, в свою очередь, вызвал господина Танаки. Тот жестом пригласил Боба Блужи. Женщины переглянулись и пожали плечами.

– Опять чисто мужской разговор, – предположила Бренда. – Когда, наконец, можно будет уйти отсюда? У меня коленки отваливаются.

Прежде чем Анни и Элиз ответили ей, вернулся дядюшка Боб. Опустившись рядом с Элиз, он сказал:

– Плохие новости, дорогая. Это насчет твоей матери.

– Заболела?

– Хуже. Елена умерла.

* * *

Не прошло и часа, как они упаковали вещи и были готовы покинуть Киото. Выйдя из машины, Анни увидела Элиз. С одной стороны ее поддерживал Боб, с другой – Бренда.

Анни покидала Японию с болью в сердце. Не потому, что здесь она вкусила радость большой победы. Япония дала ей нечто большее: что-то зародилось в ее душе, и этот крошечный росток надо было беречь и пестовать, как берегли парки Капуры. Анни понимала, что Нью-Йорк – не то место, где из маленького ростка может вырасти благодатный сад. Усевшись рядом с Элиз, она стала вспоминать балладу «Изуми», которую слушала на банкете два дня назад:

В одиночестве

Я покидаю Киото.

Отворачиваюсь к окну вагона,

Чтобы скрыть слезы.

Умоляю,

Пусть придет кто-то

С ароматным чаем

И напомнит

О счастливых днях в Киото.

Элиз остановилась на пороге большого ритуального зала похоронного бюро Кэмпбеллз и огляделась. Елена заранее продумала все до мельчайших деталей, словно оберегая Элиз от того ужасного состояния, в котором находишься, когда тебе приходится отдавать последние распоряжения по похоронам. По крайней мере, ей не надо было пытаться представить себе, как бы мама хотела быть похоронена. «В этом уже нет необходимости, – подумала Элиз. – Все сделано именно так, как хотела сама мама, вплоть до поминок в ее квартире по приезде с кладбища». Элиз поняла, что хотя бы в последние минуты своей жизни мать позаботилась о ней, и, несмотря на владевшие ею чувства тоски и одиночества, она смогла улыбнуться. «Спасибо тебе, мама», – подумала она.

Элиз очень хотела быть мужественной и сильной, чтобы пройти через это испытание. Горе утраты смешивалось у нее с огромной жалостью к себе. Она вынуждена была признаться, что ей очень хочется выпить, но вспомнила о соглашении, которое заключила с Брендой в День благодарения. В Японии, когда она узнала о смерти матери, ее первым желанием было выпить. Сама реакция и то отчаяние, которое она испытала, испугали ее. Именно в этот момент Элиз поняла, насколько сильно пристрастилась к алкоголю. Эта мысль еще больше укрепила ее в намерении бросить пить. Во что бы то ни стало. Но выдержать было очень трудно.

Она вздохнула и сделала шаг вперед. Пришла пора быть достойной своей матери. Она заняла место среди родных, автоматически пожимая руки и кивая головой в знак приветствия. Лалли Сноу, Гунилла Голдберг, какие-то незнакомые люди, затем пожилая дама, миссис Зонденберг, подруга мамы. Конечно же, Анни. И Бренда, крепко пожавшая ей руку. Доктор Бреннан, Ван Гельдеры, десятки других людей. Все выглядело весьма представительно. Несмотря на долгую болезнь Елены, люди не забыли ее. Элиз была им за это благодарна.

И тут она увидела его, входящего в зал и оглядывающего все вокруг. Лэрри подошел к ней. Он с минуту стоял, скромно открыв объятия, как бы приглашая ее, но не настаивая. Она секунду колебалась, затем сделала два шага вперед и оказалась в его объятиях. Легкое прикосновение его рук к спине вызвало у нее глубокий низкий стон. И она тут же начала плакать.