Король утра, королева дня - Йен Макдональд

и частицы. Целые географии телесного ландшафта клубятся и трансформируются в нематериальность Мигмуса, в ураганы из бесформенных ошметков грез. В центре горы фагусов образуется колоссальный провал. С неумолимой, тяжеловесной медлительностью вершина, трон и Энья скользят в пустоту. Куски разломанных фагусов пролетают мимо. Костяные опоры и контрфорсы, которые поддерживали мир, разматываются на составляющие их волокна; эти волокна распадаются на облака свободно летящих клеток. Пульсирующие воздушные мешочки падают сквозь пустоту. Лишенный формирующего и поддерживающего структуру воображения Мигмус возвращается к первичному хаотическому состоянию. За считаные минуты вся грандиозная конструкция, воздвигнутая Эмили Десмонд, становится облаком молекул, расширяющимся наружу в великую и безграничную тьму.

Цепляясь за обломки отцовского трона, Энья проваливается сквозь Мигмус. Под собой она замечает разрыв в нематериальности: сквозь него пробивается бледный рассветный свет, сияние во тьме. Свет новой зари падает на Энью.

«Лети туда!» – беззвучно кричит она каменной плите, желая силой мысли перевести ее кувыркание в стабильную, заданную траекторию. Как это работало в «Волшебнике страны Оз»? Нет места лучше дома, нет места лучше дома… Наверное, нужны волшебные туфельки, чтобы все получилось как надо? Вселенная-тело почти целиком перешла в первозданное состояние; Энья – единственный оставшийся квант определенности и порядка.

Она сосредотачивает свои желания на лучах зари – портале, ведущем обратно. Она вспоминает все, что когда-либо любила в своей жизни и в реальном мире, призывает образы, осмысляет их, касается, пробует на вкус, ощущает текстуру – и, наслаждаясь ими вновь, отвергает все, предлагаемое Мигмусом.

Это место не предназначено для жизни.

Рот-вагина открывается; утренний свет проникает в Мигмус и поглощает Энью.

Свет. Первозданный свет.

Холод. Первозданный холод.

Немыслимо, что ей так холодно и она все еще жива.

Раз ей холодно, она обязана быть живой.

В какой-то момент ночью ее тело, должно быть, слилось с камнем, к которому она прислонилась, и теперь Энья – его покрытый инеем выступ; каменные ноги, каменные руки, каменные пальцы, каменные глаза.

На миг ей кажется, что веки смерзлись намертво.

И все же их удается разомкнуть: подножие горы еще погружено во тьму; гигантская тень легла на лес, поля и море. В зените конденсационный свет летящего на запад самолета ловит лучи восходящего светила и вспыхивает золотом. Свет касается вершин по ту сторону залива, бесшумно движется по земле семимильными шагами.

Автомобильные коврики от мороза задеревенели. От попыток пошевелить замерзшими конечностями ткань потрескивает и хрустит. Люди умирали и в менее тяжелых условиях. Почему же Энья…

…разве что путешествие в Мигмус и обратно не было полностью воображаемым, как она считала до сих пор.

Несущественно. Пока что стоит вознести хвалу Господу за свет и утро, за возможность пошевелиться, размяться и что-то ощутить, пусть при этом и чувствуешь себя скалой, которая ожила после миллиона лет неподвижности. Пальчики зари ощупывают вершину горы, склоны, призывают жизнь и тепло в тело Эньи. Она сгибается, потягивается, разминается с мучительной медлительностью старухи, практикующей тайцзицюань. Почувствовав себя человеком по крайней мере наполовину, заново складывает сумку. Воображаемое путешествие, значит? А где же тогда катана? Энья взваливает ношу на плечи и, прихрамывая, уходит от Невестиного камня. Оборачивается взглянуть на своего противника и союзника. Высокую каменную плиту прошила трещина – от верхней левой части к правой нижней. Нет, воображение тут ни при чем. Энья опять ступает на размеченную столбиками тропу для людей. Солнечный свет касается верхушек леса, а внутренний свет разливается по обширным ландшафтам ее так долго пребывавшего во тьме духа. Внизу, среди деревьев, где слышно, как по шоссе едут первые утренние машины, Энья останавливается. Конечно, еще слишком рано, биологически невозможно чувствовать то, что она как будто почувствовала, но ей показалось, что ребенок внутри шевельнулся и пробудился.

Вернувшись к машине, Энья обнаруживает, что ночью кто-то воспользовался открытой крышей и украл новую стереосистему и коробку с кассетами.

Прислонившись спиной к дверце «ситроена», Энья смеется, смеется, смеется.

Ну не дают жить спокойно.

Как обычно, когда звонит телефон, ей приходится пять минут кричать на Эллиота, чтобы он вырубил этот проклятый грохот, потому что надо поговорить. Что? Надо поговорить. Что? Не слышу. Надо поговорить. Подожди минутку, я выключу музыку, что? Надо ответить на звонок. Ой. Меня к телефону?

Нет. Меня.

Джейпи.

С трудом верится, что это он. Все равно что позвонил призрак или южноамериканский desaparecido [196]. Он собирался позвонить уже давно, однако… ну, сама знаешь, душа моя… то да сё, особенно сё. Как ты?

На седьмом месяце беременности, чувствует себя размером с крупный спутник Юпитера, обречена на боли в спине, плоскостопие, безвкусную одежду для беременных с крольчатами на нагрудном кармане и настойчивые уговоры Эллиота постоянно практиковать дыхательные техники, которые они изучают на уроках дородовой подготовки. Но все хорошо.

Найти в себе смелость признаться Эллиоту, что она беременна, было непростой задачей. У нее было искушение доверить это неопровержимым доказательствам, которые он бы со временем увидел сам, но тогда он мог быть введен в заблуждение, что ребенок от него. В начале нового года они начали спать друг с другом. Партнер, с которым спишь, не заслуживает столь гнусного обмана. Она хотела, чтобы у него не было сомнений в том, что ребенок не его, даже если за это придется поплатиться его ногами под ее одеялом и чаем в постель с утра. Хотя у Эньи сердце обливалось кровью при мысли, что она может потерять его, она сказала: «Я беременна». На три дня он заперся у себя на чердаке с аппаратурой, которую удалось спасти от пожара на складе, в то время как Энья чувствовала себя грешницей, осужденной Господом. Эллиот сказал «надо подумать».

А на третий день у дома № 27 по Эсперанса-стрит остановился фургон, и из него вынесло клавишные синтезаторы, MIDI-клавиатуры, ритм-генераторы, двухкассетники, CD-плееры, магнитофоны, электропроигрыватели, микшерные пульты, усилители, микрофоны, плакаты, принты, картины, вседорожный велосипед с восемнадцатискоростной трансмиссией «Шинамо» и Эллиота, который произнес:

– Каждому ребенку нужен отец. Ввиду того, что настоящий не справился с обязательствами, я хотел бы подать заявку на эту должность.

И пока Эсперанса-стрит застыла, ошеломленная таким дерзким поворотом, Энья с улыбкой пловчихи-синхронистки открыла дверь пошире и впустила Эллиота с его клавишными синтезаторами, MIDI-клавиатурами, ритм-генераторами, двухкассетниками, CD-плеерами, магнитофонами, электропроигрывателями, микшерными пультами, усилителями, микрофонами, плакатами, принтами, картинами, вседорожным велосипедом с восемнадцатискоростной трансмиссией «Шинамо» прямо в свой дом.

Система знакомая и удобная. Еще одно сообщение от еще одной группы адвокатов уведомило Энью, что она получила по завещанию имущество и землю по адресу Эсперанса-стрит, 27, ранее принадлежавшие покойному мистеру