Разящий клинок - Майлз Кэмерон

В одну секунду Нита Кван высвободил правую ногу. Пришлось помочь руками, но ноги были голые, а потому скользкие, и одну он все-таки выдернул, хотя и потерял мокасин.

Вой повторился. Он прозвучал ближе.

– Поторопись, – сказал Нита Кван.

Правая нога не болела, но ничего и не чувствовала. Он извернулся, выбрался из лужи и уперся руками. Паренек врыл острие копья в землю и потянул.

Волки заскулили в неприятной близости и добавили обоим прыти. Нита Кван шевельнул левой ногой – вытянул на дюйм, второй, третий. Это были липкие, скользкие дюймы, однако, начав движение, он останавливаться не собирался – не желал дожидаться прилива мучительной, тошной боли от сломанной кости или разорванной мышцы. Но вместо этого он только смутно ощущал скольжение, словно конечность была не его, а дохлой твари.

А затем очутился на свободе.

Он прополз пятьдесят шагов до костра и улегся в тепле, не заботясь об истекающих слюною волках.

Не успело тепло его убаюкать, как нижние конечности ожили, их словно обожгло льдом и пламенем – мукой сродни любовной и той, когда тебя поедают заживо, все сразу. Он начал кататься, извиваться и стонать.

Гас-а-хо пришел в ужас, и Нита Кван выдавил улыбку.

– Все в порядке, – буркнул он, но прозвучало глупо. – Нет, серьезно, мне крупно повезло… уй!

Но вскоре после этого он, обретя некоторую власть над ногами, прислушался к волкам и повернулся к юнцу. Гас-а-хо собрал все пожитки, соорудил небольшой шалаш, развел костер; он даже частично разделал оленя, которого подстрелил Нита Кван, и приготовил мясо. Нита Кван вытащил из своей поклажи короткий меч и подошел, прихрамывая, к костру.

Гас-а-хо подлетел быстрее стрелы.

– Я сделал факелы, – гордо сообщил он. – Хотел тебя вызволить, если появятся волки, или хотя бы их отогнать.

– По-моему, вся стая нажралась оленины и теперь будет спать, – сказал Нита Кван. – Но Та-се-хо надо поискать. Возможно, он мертв. Но если и нет, то умрет от такой холодрыги.

Взяв факел, он вернулся к трупу чудовища. В мерцающем свете оно выглядело почти так же жутко, как живьем.

Нита Кван осторожно вдохнул, выдохнул и прошел мимо массивного переплетения рогов, которые только чудом не задели его лица и не убили.

Ночью все, как обычно, казалось больше. Он не нашел дерева, на котором прятался Та-се-хо: у него не было мокасин, и пятки резало острыми камешками и сучками.

На старого охотника он наткнулся во тьме: нечто мягкое, податливое…

Что-то схватило его за ногу и швырнуло на землю. Факела не стало; Нита Кван перекатился на плечо и обернулся. Наверное, еще и крикнул.

Та-се-хо сел.

– Ты меня чуть не убил, – сказал он со слабым смешком.

Охотника согревали по очереди. У него была сломана ключица, и левая рука висела плетью. Кроме того, он пребывал в шоке и нуждался, как бы ни отвергал помощь, во всем горячем чае и всех одеялах, какие у них имелись. Когда чувствительность в ногах Нита Квана восстановилась, он стал подвижнее и вместе с мальчишкой приступил к сбору хвороста в сырой темноте.

А утром взошло солнце, и выдался прекрасный день, хотя Нита Кван боялся ненастья. Позднее, когда он попытался свалить стоячее мертвое дерево, выяснилось, что у него сломаны ребра.

Вернувшись в лагерь, он увидел, что Та-се-хо учит паренька извлекать все полезное из грозного хейстеноха. На исходе утра Нита Кван подивился, сколь маленьким и совершенно не страшным стало чудовище, а когда юнец удалил головные пластины и сухожилия, чтобы добраться до мышц, оно сделалось сначала жалким, а потом превратилось в обычное мясо.

Та-се-хо зачерпнул из кисета табак, посыпал им мертвую тварь и спел песню для ее духа. Покончив с делом, он пригубил чай.

– Готов строить лодку? – спросил он и закашлялся.

Нита Кван захотел сослаться на сломанные ребра и неопытность, однако его спутники, похоже, не видели в этом препятствий. И он не стал отговариваться.

– Конечно, – ответил он.

– Мы еще навидаемся деток этого папаши, – сказал Та-се-хо. – Они нас жрут. А мы их используем, – рассмеялся он. – Что, на югах иначе?

Нита Кван свалил в кучу хворост и сел рядом с раненым, который старательно разжигал трубку. Встав на колени, Нита Кван запалил тряпицу для розжига и подал старшему затлевший кусок коры бумажной березы. Тот, полностью довольный, уселся уже со всеми удобствами.

– На юге я и не бывал, – сказал Нита Кван. – Я из-за моря.

– Этруск? – осведомился старый охотник, глубоко затянулся и передал трубку Нита Квану.

– Нет, из Ифрикуа. – Тот тоже затянулся.

– Там все такие черные? Меня всегда подмывало спросить, почему ты такой, но это казалось грубостью.

Нита Кван вспомнил юность Питера и улыбнулся.

– Все, – сказал он.

– Очень красиво. И в лесу удобно, – кивнул Та-се-хо, как будто последний довод был решающим. – Ты спас мне жизнь.

– Наверное, ты приманил эту тварь к себе. – Нита Кван вернул ему трубку.

– Ха! Дурак же я был. Вообразил, будто все у меня есть: ловушка, убежище, лук. – Он покачал головой. – Надо ввести в обиход присловье: никогда не борись с чудовищем в одиночку. – Затянувшись, он передал трубку обратно. – Конечно, есть и другое: нет дурня хуже старого дурня.

За трубкой, отчаянно тушуясь, потянулся паренек. Нита Кван ее отдал.

– Правду сказать, мы оба обязаны жизнью этому мальчугану.

Старший улыбнулся ученику и взъерошил ему волосы.

– От этого он только распоясается, – сказал он и показал чубуком на белые березы у края воды. – Ты из-за них сюда сунулся?

– Да… за ближайшей. Решил, что выйдет добрая лодка.

– Может, я все-таки сделаю из тебя охотника, – заметил Та-се-хо. – Послушай: вот что нам предстоит сделать. Сегодня вы рубите хворост. В большом количестве. Так? Завтра мы срубим дерево и сдерем кору. А на третий день мне станет лучше, и мы перенесем лагерь к морю. Потом построим лодку.

– И через сколько дней тронемся? – спросил Питер.

Охотник неодобрительно покосился на него.

– Через сколько потребуется, – сказал он.

ЛИВИАПОЛИС – СЭР ТОМАС ЛАКЛАН

Победу над этрусками праздновали три дня. В самом войске понимали, что она была не столь блестяща, как казалось, а Плохиш Том стремительно раскаивался в том, что согласился выслеживать шпионов.

За неделю отряд – совместно с сотней морейских корабелов и чернорабочих – построил три тяжелые галеры. На причалах уже возвели остовы новых кораблей, которым предстояла длительная обшивка. Для этого и лес был свален, и доски нарезаны. Возникало впечатление, что Андроник, бывший герцог Фракейский, имел власть над большей частью морейских ельников и сосновых боров с прямыми, высокими деревьями. Сэр Йоханнес увел на холмы двадцать ратников и столько же лучников, имея приказ добыть древесину для достройки десяти галер. Он отправился беспрекословно. На второй день он прислал донесение о нападении из засады.