Последний человек на Луне - Юджин Сернан

Хьюстон скормил нам данные для компьютера. Мы открыли клапаны и стали смотреть, как растет давление гелия, который будет вытеснять топливо во взлетный двигатель. Когда компьютер даст команду, или когда я нажму кнопку зажигания, два компонента сольются вместе и мгновенно сдетонируют, и мы пойдем по дуге от поверхности на орбиту, затем состыкуемся с Роном и отправимся домой. Если всё сработает. Здесь не было стартовой команды Рокко Петроне[181], которая могла бы помочь нам, не было Гюнтера Вендта, который бы помог нам пристегнуться и убедился бы, что всё готово, не было Глинна Ланни, чтобы дать старт, и не было второй попытки. Я обратился к Деве Марии и к символу распятия, потому что нуждался в любой помощи.

Часы на пультах и на руках синхронно отсчитывали секунды на двух планетах. Были открыты все клапаны, кроме двух последних. В Хьюстоне Капитан Видео «наехал» на нас зумом камеры ровера, чтобы показать старт «Челленджера».

Я положил кончик указательного пальца левой руки на желтую кнопку зажигания в 16:54 хьюстонского времени. Десять секунд, идет отсчет. Я повернулся к Доктору Камню – пять… четыре… три… два… и произнес последние слова, которые прозвучали на Луне вплоть до конца XX века: «О’кей, Джек, давай сваливать отсюда».

Вопрос, который мне задают чаще всего, звучит так: «Изменило ли тебя путешествие на Луну?» Я бы предпочел думать, что остался тем же человеком, которым был всегда, потому что до сих пор вставляю в штанины по одной ноге за раз, из моих ран все еще течет красная кровь, и я должен вносить в срок платежи по ипотеке, ну и всё остальное. Но как могла жизнь на другой планете не вызвать по крайней мере некоторых изменений? Конечно, прогулка по Луне и прогулка по Мейн-стрит – это два очень разных опыта. Я всегда могу пройти еще раз по Мейн-стрит, но никогда не вернусь в мою долину Тавр-Литтров, и этот непреложный факт держит меня в состоянии тяжелого беспокойства. Это был, наверное, самый яркий момент моей жизни, и я не могу туда вернуться.

Обогащенный одним событием, которое больше, чем жизнь, я не могу позволить себе роскошь оставаться обычным. Когда ты стоишь на лунной поверхности и смотришь на нашу Землю, возникает такое сильное чувство благоговейного трепета, что от него заплачет даже Алан Шепард. Люди пытаются теперь существовать в рамках парадокса – быть в этом мире после посещения другого. Наверное, поэтому некоторые путешественники на Луну имеют тягу к отшельничеству.

Я провел много лет, пытаясь найти Новое Большое Дело, которое могло бы заменить мне великое лунное приключение, и все время спрашивал себя: «Ну и куда же теперь, Колумб?» Я понимаю, что другие смотрят на меня иначе, чем я сам, потому что я один из 12 человеческих существ, которые стояли на Луне. Я сжился с этим и с той огромной ответственностью, которую это налагает, но что касается подходящего нового дела – нет ничего даже близкого.

Мы оставались на окололунной орбите еще двое суток, чтобы закончить исследования Луны по программе «Аполлон». У меня были сомнения по этому поводу, но я пошел на компромисс с Джеком и его коллегами-учеными на последних этапах планирования нашей экспедиции. Для меня после того, как наша основная цель была достигнута, причем с невероятным успехом, болтаться на орбите вокруг Луны хотя бы немного дольше, чем это абсолютно необходимо, казалось ненужным риском, практически – ожиданием чего-нибудь потенциально катастрофического, что может случиться.

Наконец наступил критический момент, когда мы включили позади Луны ракетный двигатель для старта к Земле и вырвались с окололунной орбиты. Когда мы вышли из-за края Луны, направляясь домой, первое, что услышал ЦУП, был голос Дина Мартина, который опять напевал «Возвращаясь в Хьюстон».

Жемчужиной обратного пути был звездный час Рона – Капитан Америка выполнил фантастический выход, чтобы достать пленку и результаты его экспериментов на орбите вокруг Луны. Мы провели телевизионную пресс-конференцию, но, похоже, нас уже воспринимали как новость вчерашнего дня, потому что телеканалы не нашли времени поставить ее в эфир. Наше приводнение в Тихом океане 19 декабря 1972 года стало концом исторической эры. Мы сели в пределах видимости от «Тикондероги», старого дома Рона Эванса, проглотили по настоящему сэндвичу, прошли медосмотр и приняли традиционный звонок президента. Через два дня мы вернулись на Эллингтон, где несколько сотен человек ждали нас на пронизывающем декабрьском ветру. Когда Трейси повисла у меня на шее, я не мог не подумать: «Слава Богу, обошлось без «Черного сентября»».

Рождество в этом году было особенным, и, чтобы запомнить его как следует, мы устроили самый безумный праздник по случаю приводнения у судьи Роя Хофхайнца на верхнем этаже отеля Astroworld. Мой приятель Джимми Демаре стоял у рояля и пел хоралы, а вице-президент США Спиро Агню произносил тосты. Боб Андерсон, мой хороший друг и главный исполнительный директор Rockwell International, пригласил нас в Бимини на новогодние выходные. Доктор Камень отказался, а мы с Роном приветствовали такую возможность. Мы уже закончили первые послеполетные отчеты, и в праздники могли отдохнуть с семьями и поразмыслить о полете.

Но точно так же, как достопочтенный д-р Ларри Поланд устроил мне партизанскую войну после «Аполлона-10», на этот раз в лесу притаился сенатор Уильям Проксмайр, председатель комитета по ассигнованиям. Его привела в бешенство наша поездка в Бимини. Он заявил, что мы с Роном получили отдых, оплаченный правительственным подрядчиком, и что Rockwell каким-то образом мог извлечь прибыль из нашего короткого отпуска. Вскоре NASA погрузилось в это дело, и через несколько недель после того, как я командовал одним из самых успешных полетов «Аполлона», я получил письменный выговор. Этот инцидент довольно долго беспокоил меня, но в конце концов я понял, что это только политика, и поднялся выше его.

Через несколько месяцев мы совершили экстраординарный тур по Америке, посетив 29 штатов и 53 города, где люди выражали нам благодарность, а потом, побывав в качестве гостей на официальном обеде в Белом доме, были отправлены президентом во всемирный тур, чтобы продемонстрировать флаг в таких дырах, о которых я никогда прежде и не слышал. Мы объехали все страны экваториального пояса в Африке и Азии, включая Пакистан, Индию и Филиппины, где отметили 4 июля на балконе дворца Малакарьян, запуская фейерверки вместе с президентом Маркосом. В течение двух лет после нашего тура почти каждый президент и диктатор, который нас принимал, был либо убит, либо удалился в изгнание или готовился к этому.

Приемы, парады и путешествия приносили, конечно, лишь ложное чувство эйфории, потому что на самом деле меня интересовало одно: Что делать? Куда теперь идти?

Я непрерывно работал на подготовке к космическим полетам с момента первого назначения в дублирующий экипаж «Джемини-9» и жил на головокружительной скорости, как будто я сходил с одного скоростного поезда только для того, чтобы тут же сесть в другой. Теперь поезда остановились, и я стоял посреди пустого депо, не имея представления, чем заняться. Тринадцать лет моей жизни пролетели так быстро, что я их толком не заметил. Я встречался с президентами и папами, моими друзьями стали знаменитости всех видов, но никто из них не мог решить моей дилеммы.