Тоталитаризм и вероисповедания - Дмитрий Владимирович Поспеловский

на Потсдамской конференции получить колонии в Африке, чтобы стать империей в духе колониализма XIX века. Личность Сталина в этот период затмевает все, и советский послевоенный патриотизм опирается на культ этой мифологизированной личности. Это особенно характерно в отношении предельно изолированной от мира послевоенной молодежи. Во всяком случае, для ее значительной части с личностью Сталина отождествляется построение какого-то сказочного коммунизма, возглавляемого великой Советской сверхдержавой (а в рамках крайнего национализма того времени эта сверхдержава все больше отождествляется с государством Россия) в каком-то далеком будущем.

Смерть Сталина была воспринята значительными слоями советского населения как народная трагедия. Такая реакция на смерть небывалого по жестокости и бессердечию к своему народу диктатора сравнима с реакцией рыбы, выброшенной на берег. Казалось бы, она должна наслаждаться обилием кислорода, но вместо этого она подыхает от его избытка. Другой аналогией является реакция заключенного, выпущенного из концлагеря. В своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын писал, что бывшего зека тянет обратно в лагерь: там было все запрограммировано, а тут ты предоставлен сам себе, и твое будущее зависит от твоих собственных решений.

432

Синявский-Терц в своем замечательном эссе о социал-реализме гиперболически говорит, что идея коммунизма настолько отождествлялась с личностью Сталина, — поскольку он в своих чистках уничтожил чуть ли не всех теоретиков и горячих пропагандистов коммунизма и поскольку в результате этих чисток все было серо, — что с его смертью и последовавшей затем борьбой его наследников за власть сама идея коммунизма измельчала: что же это за идея, если ее отождествляют такие ничтожества? И тут появляется Хрущев с осуждением Сталина, обвинением его в том, что он обагрил кровью «чистые ризы» коммунизма. Хрущев призывает назад к якобы подлинному Ленину и ленинской «демократии». А затем обещает построить основы коммунизма к 1980 году с его «великими стройками коммунизма» — строительством гидроэлектростанций, освоением целинных земель, — что, якобы, приведет к изобилию, без которого не может быть коммунизма. На какое-то время это захватывает часть молодежи, комсомольцев. Но силовые приемы Хрущева, в том числе потопление в крови венгерской революции, и все более видимый примитивизм самого Хрущева и его идей при появлении информационных трещин в железном занавесе все больше подрывают остатки веры в какое-либо светлое будущее коммунизма. Хрущев все-таки, — скорее всего ввиду своего примитивизма и неумения мыслить критически, — был, вероятно, последним советским руководителем, веровавшим в реальность построения коммунизма. Поэтому-то он и возобновил массовое гонение на религиозные вероисповедания, массовое закрытие храмов и преследование верующих. Ибо коммунистическая вера несовместима с верой в Бога, о чем писал еще Маркс. И Хрущев, вероятно, хорошо помнил слова Маркса: «коммунизм начинается с атеизма». После него приходят к власти уже обыкновенные циники, дорожащие лишь властью и благами «сладкой жизни». Народ это чувствует, теряет остатки уважения к власть имущим, что отражается в анекдотах. Характерно сравнение анекдотов хрущевского и брежневского периодов. Ведь в диктатурах, не допускающих критики в печати, анекдот —лучший измеритель народных настроений и отношения к власти. Если Хрущев в анекдотах хитрый и лукаво-страшноватый —

433

мужик, то Брежнев изображается этаким дурачком или даже просто идиотом. Каждая попытка его окружения создавать ему культ личности, как например, вручение двух Ленинских премий за двухтомник якобы его воспоминаний, написанный за него подставными лицами (кажется, Чаковским), вызывает фонтан новых анекдотов, высмеивающих его. Вот это и была точка отсчета всенародного идейного цинизма, при котором управлять по-старому уже было нельзя. За три десятилетия, прошедшие со смерти Ленина, изменилось и понятие сосуществования. Вскоре после смерти Сталина Маленков заявил, что при наличии оружия всеобщего уничтожения война перестала быть неизбежностью, так как атомная война скорее всего приведет к прекращению жизни на земле. Хотя это «искажение ленинизма» было среди прочих обвинений вменено Хрущевым в вину Маленкову, сам Хрущев взял этот лозунг на вооружение, объявив новую эру мирного сосуществования. К тому, как он, а затем и Брежнев толковали понятие мирного сосуществования, мы еще вернемся.

Проследим теперь развитие отношений между западными союзниками и Сталиным непосредственно после окончания войны и то, с какого момента и каких событий можно говорить о начале эры собственно холодной войны в общепринятом смысле, то есть в послевоенные сталинские годы.

Как мы уже говорили, трещины во взаимоотношениях западных союзников и Сталина проявились уже на Ялтинской конференции в связи с польским вопросом. Сведения об арестах весной 1945 года офицеров польской Армии Крайовой, которые были приглашены советским командованием на переговоры с данной им гарантией безопасности, а затем арестованы и судимы в Москве с вынесением им приговоров длительного заключения, не могли вызвать теплых чувств западных союзников. Преследования политических партий, в том числе левой Польской крестьянской партии, вынудившие ее главу Миколайчика бежать на Запад, и аналогичные расправы с некоммунистическими партиями в остальных восточно-европейских странах наносят смертельный удар по остаткам иллюзий о возможности тесного дружеского союза с СССР. Постепенно входит в оборот термин «железный занавес».

434

Впервые Черчилль употребил термин «холодная война» 12 мая 1945 года[4], через 5 дней после капитуляции, имея ввиду самоизоляцию сталинского блока. В те же дни Черчилль пишет президенту США Трумэну, что, учитывая агрессивную политику Советского Союза и тот факт, что теперь граница государств советского блока проходит фактически по центру Европы, необходимо, чтобы Америка отказалась от первоначального намерения, озвученного Рузвельтом на Ялтинской конференции, — убрать свои войска из Европы не позднее, чем через два года после окончания войны. Сталин, несомненно, рассчитывал на расширение своей власти на всю Германию и дальше, на Францию и Италию, где коммунисты были самыми большими партиями, после того, как американские войска уберутся из Европы, и США вернутся к своей довоенной политике изоляционизма. Черчилль убеждал Трумэна оставить значительный контингент американских войск в Германии и сохранить за собой ведущую роль в западном союзе. Трумэн не сразу ответил на инициативу Черчилля, хотя согласился с ним в необходимости новой конференции с участием Советского Союза. Конференция состоялась в июле-августе 1945 года в пригороде Берлина — Потсдаме с участием Сталина.

Хотя Трумэн почувствовал всю несостоятельность Стеттиниуса и заменил его на посту госсекретаря гораздо более способным и здравомыслящим Джеймсом Бернсом, тем не менее и новая после рузвельтовская администрация никак не хотела расставаться с легендой о «добром дяде Джо». Гарриман и Трумэн считали, что все беды происходят от того, что Молотов дезинформирует Сталина. Вот встретимся в Потсдаме и договоримся! Неопытность Трумэна сказалась в том, что послом своим в Великобританию он отправил того самого Дейвиса, который, будучи послом в СССР, получал