Стокгольмское дело - Йенс Лапидус

– Вот как? Мне такое неизвестно…Только уголовные дела или что-то еще?

На дисплее лифта загорелась большая суставчатая тройка.

– В основном уголовные. И мигранты, конечно, – сказал Тедди.

Вышло неплохо: в меру небрежно.

– Могу вообразить… в последние годы адвокаты загружены иммигрантскими делами по уши, – он протянул руку. – Патрик Валлин, полицеймейстер.

Тедди чуть не нажал на кнопку экстренного торможения. Выскочить из этого чертова лифтам и карабкаться по шахте неизвестно куда. Надо же – оказаться в одной кабине с шефом всех снютов! Впрочем, лучше с главным снютом, чем, скажем, с патрульным полицейским. Или оперативником.

– Маркус, – сказал он и тут же сообразил, что не знает фамилию. Пожал протянутую руку.

Не выдаст ли потная ладонь?

Лифт громыхнул, вздрогнул и остановился.

– Наверняка увидимся, – чуть не крикнул Тедди, чуть не побежал, но тут же умерил шаг. Бегущий адвокат наверняка вызовет интерес у охраны на пульте.

– Маркус!

Тедди сделал вид, что не слышал.

– Маркус, подождите! – крикнул полицеймейстер еще громче.

Не ждать же, пока полицейский его догонит. Огромным усилием воли заставил себя повернуться, успокоить дыхание, посмотреть в глаза. Сорочка уже насквозь мокрая, будто кто-то сунул под нее лейку душа.

Картинки перед глазами: темная камера, сдавившая шею петля и почему-то окровавленное лицо Фредрика О. Юханссона.

– Вы забыли сумку, – полицеймейстер протянул ему кожаный баул Маркуса и подмигнул. – Новичкам здесь всегда не по себе. Запертые двери, клаустрофобичные лифты…

И ночные убийцы, мысленно добавил Тедди.

– Пожалуй… – согласился он. – Немного не по себе. Спасибо в любом случае.

Тедди подошел к центральному посту, где сидел последний охранник. Тоже за стеклянной перегородкой. Под стеклом выдвинулся ящик, и Тедди положил туда бейджик.

Расслабиться. Ничего странного в его поведении нет. Маркус – совсем зеленый адвокат, с уголовными делами работает самое большее полгода. Значит, все нормально – его никто здесь толком не знает. А может, он вообще никогда не был в крунубергском изоляторе.

Тедди вспомнил день, когда он вышел на свободу после восьмилетней отсидки. За ним приехал Деян на доживающем последние дни BMW. Двигатель ревел, будто на неисправном тракторе, дым из выхлопной трубы валил к небу, как от костра в вальпургиеву ночь. Лак-металлик давно потерял блеск, восемнадцатидюймовые диски заржавели, а боковое зеркало заклеено тейпом. Тедди еще поинтересовался, доедет ли эта развалина до дома или у нее начнут отваливаться одно за другим колеса. Или заглохнет двигатель, и они останутся сидеть на пятнадцатиградусном морозе в быстро остывающем салоне.

Он каждую секунду оборачивался, смотрел, как постепенно увеличивается расстояние между ним и тюрьмой. Считал дистанцию в деревьях: одно дерево… пятнадцать… тридцать пять.

Охранник молча выдвинул ящик. Там лежали права на имя Маркуса Энгваля. Тедди взял их. Зажал в руке и опять еле удержался, чтобы не побежать.

Он подошел к двери и оглянулся на дежурного.

Дверь издала протяжный стон. Он толкнул ее обеими руками – она показалась ему легкой, почти бумажной, – и вышел на Бергсгатан.

С противоположной стороне улицы ему посигналил «порше панорамера»: ставший в последние годы супермодным матовый черный лак и непропорционально огромные диски. Тоже черные.

Водительское окно опустилось. За рулем сидел Деян и улыбался во весь рот.

– Добро пожаловать, my friend!

Рядом с ним: Эмили.

Никола и Роксана встретились все в той же «Пальмовой долине». Хозяйка, тайка средних лет, назвала Роксану дочкой и отказалась взять с них деньги.

– У нас здесь была фабрика в подвале, – сказала Роксана и, как зритель на гладиаторских боях, показала большим пальцем вниз.

Почему она даже не улыбнулась? Это же что-то! Круче не придумаешь – варят в подвале зелье, как какой-нибудь Эль Чапо Гусман!

Она заработала на своем фестивале кучу денег.

Конечно, страшный удар – в одну секунду остаться без единой кроны и с кучей долгов, которые не из чего платить.

Они поели и поехали к ней домой. Квартира выглядела так, будто хозяева собираются съезжать.

– Нет, – сказала Роксана, – я никуда не переезжаю. Зет перебрался к своим родителям в четахейти.

– Четахейти? Что значит – четахейти?

– Так говорят… к черту на кулички, одним словом. Мне все равно.

– То есть он спустил за тобой воду?

Роксана остановилась и застыла. Стала похожа на манекен.

– У нас никогда ничего не было. Я думала, ты сам понял. Все-таки три дня с нами тусовался.

Может, понял, а может, и не понял. Но одно он знал твердо: Рокси ему очень нравится. Еще когда они стояли около клуба в то злосчастное утро и держали друг друга за руки, его как током ударило.

Только этого не хватало, подумал он тогда. Влюбился на ровном месте, и в самый неподходящий момент.

Но он знал и другое: ключевое правило остается в силе. Не раскрывай карты первым – проиграешь. Простой принцип, но он считал его очень важным. Мало ли что… у нее есть парень. Зет.

Но теперь условия игры поменялись. Она сказала, ясно и недвусмысленно: у нее с Зетом никогда ничего не было. А теперь, когда тот сбежал, – наверняка и не будет. И если он не воспользуется этим шансом – будет жалеть всю жизнь. Он уже столько потерял… и вдруг появилась возможность выиграть.

Он медленно наклонился к ней… и зажмурил глаза, замирая от страха получить пощечину или, еще хуже, услышать ядовитый смех.

Но нет.

Роксана подалась к нему.

И он забыл обо всем. Даже о Шамоне.

Его захлестнуло никогда раньше не испытанное чувство гармонии мира.

Никола повернулся в постели.

Следующее утро. Простыни смяты и сбиты к краю кровати: результат ночной активности.

Посмотрел на лежащую рядом Рокси.

Она еще спит. Свернулась калачиком. Наверное, ей жарко: сбросила простыню, прикрыты только ноги. Несмотря на опущенные рулонные гардины, в комнате почти светло. Он долго разглядывал микроскопические морщинки на ее веках, маленькую родинку на скуле, подрагивающие при дыхании невиданно длинные ресницы. Все новое, еще не успело выродиться в рутину.

Пожалуй, она самая красивая девушка из всех, что он видел. Не только всегда волновавшее его сочетание белой шелковистой кожи и темных, густых, блестящих волос, не только восточные лучистые глаза, не только пухлые, чувственно изогнутые губы, не только мягкое, гибкое, не изможденное непрерывными тренировками тело… было что-то еще. Что-то очень важное. А что?