Шехерезада - Энтони О'Нил

— Вода… и аль-Джабаль, — прошептал в объяснение юноша, перевалив через гребень и падая в изнеможении.

— Хочешь попить?

— Нет… — серьезно отказался Зилл. — Надо дальше идти.

Он заставил себя встать, и они заскользили, заковыляли по крутому склону, найдя внизу Касыма, который стоял на коленях и просил пощады. Оглянувшись, увидели вдохновенно мчавшегося на них всадника.

— Мы пленники! — умоляюще кричал Касым, отчаянно размахивая руками.

Воин, закутанный в черное, взмахнул мечом с налипшими на лезвие волосами и кусками плоти.

— Что вы тут делаете? — прогремел он, объезжая их кругом на прядавшем ушами коне, который храпел и прядал ушами.

— Мы пленники духа, — снова объяснил Касым. — Бежим…

— Бежите? — переспросил воин, плотно сдвинув брови и раздув ноздри не хуже своего жеребца. — Почему вы бежите от бану Бухтура?

Касым, не найдя готового ответа, совершил непростительную ошибку.

— Мы тебе заплатим! — воскликнул он. — Гарун аль-Рашид заплатит, если ты нам поможешь!

Воин гневно вспыхнул.

— Думаешь, нам нужны халифские подачки? — вскричал он, стиснув меч, словно собрался разрубить всех пополам.

— Прошу тебя! — вмешался Юсуф. — Мы не хотим обидеть своих спасителей!

— Мы выполняем важную миссию, — прохрипел Зилл. — Должны продолжить путь…

Из-за барханов неслись триумфальные крики налетчиков: дух Калави повержен, безбожная шайка уничтожена. Начиналось торжество. Молодой воин оценивающе оглядел команду. Он только что впервые совершил убийство — прикончил трех мужчин, не получив ни единой царапины, — сердце еще тяжело колотилось. Знал, что способен снова убить не колеблясь, а может быть, выпустить потенциальных жертв на свободу. Правда, малодушный трус на коленях ему не понравился, хотя в других, особенно в чернокожем юноше, было что-то впечатляющее.

Он опустил меч.

— Ну, идите, — решил он, спеша вернуться к победившим товарищам. — Если Аллах укажет вам путь, то вы выберетесь из пустыни Нефуд.

— Так и будет, если Аллах пожелает, — согласился Юсуф, благодарно его поприветствовав.

— Следуйте за верблюдицей, и она приведет вас к воде, — посоветовал воин. — Ив будущих свидетельствах не забудьте упомянуть, что после победы бану Бухтура над Калави Сулайямом никто из племени пальцем не тронул, даже не взглянул на его женщин! — с гордостью крикнул он, пускаясь вскачь.

— Мы пошлем в будущее горящую стрелу! — прокричал вслед Юсуф, что должно было озадачить воина, если б он успел услышать. Но всадник уже скрылся из виду за гребнем.

Вновь оставшись в одиночестве, безнадежно сбившаяся с пути команда повернулась к бесконечным грядам барханов, окутанных ночью.

каменных грудах у основания древнего дворца сомнений практически не высказывалось.

— Он скрывает какие-то мысли, — с неудовольствием заявил Саир. — Которые его расслабляют.

Фалам не мог спорить. Все более рассеянный, пустой взгляд Хамида из-под насупленных бровей казался даже красноречивее, чем при употреблении травки. Собственно, его поведение полностью изменилось с грозного и властного на задумчивое, рассеянное. Даже голос утратил командный тембр. Он почти не спал, ел, как птичка, не находил покоя и места вдали от заложницы, его привычная желтовато-бледная кожа приобретала мертвенный оттенок.

— Я целую неделю не убивал никого, — с какой-то тоской пожаловался Саир. — Может быть, он сейчас мне предложит себя.

Он с большим удовольствием озадачивал Фалама, который, при всей своей дикой страсти к убийству, был просто мальчишкой, и сейчас, пристально вглядываясь в горизонт, сделал вид, что не слышит.

— По-моему, я там снова кого-то заметил, — сказал он вместо ответа. — Кто-то шмыгнул в развалинах.

Саир не позволил себе обмануться, зная, что у Фалама слабое зрение.

— У тебя до сих пор синяк на щеке, — указал он — От его оплеухи.

Фалам ощупал лицо, вновь пережив унижение от полученной от Хамида пощечины. Впрочем, не стал особенно переживать.

— Саднит… — признался он, и только. Как бы ни хотелось видеть Хамида наказанным, ему не нравился жесткий контроль со стороны Саира.

— Знаешь, она его зачаровала, — продолжал Саир. — Сказки рассказывает. Я слышал, когда поднимался наверх.

— Я и сам тоже слышал, — объявил Фалам, не желая уступать сопернику в предприимчивости.

— Сказки годятся только для женщин, вот как она колдует. Видит во сне царевича. Меня во сне видит.

Чувствовалось, как в Фаламе вспыхнула ревность.

— Глаза у нее мокрые, — продолжал Саир, — ив дырке мокро. Жаждет, чтобы мужчина заткнул ее. Я имею в виду не тебя. И не Хамида.

Замечание больно задело Фалама Время, которое ему позволялось проводить рядом с Шехерезадой в качестве стража — недолгие, с каждым днем сокращавшиеся минуты, когда Хамид спал, — было, пожалуй, самым волнующим в его жизни. Он восхищался ее красотой, купался в ощущениях, которых никогда не испытывал, и, как Хамид ни старался внушить, будто она просто его соблазняет — подобное утверждение звучало очень глупо из уст уже полностью соблазненного, — твердо верил, что его она считала особенным. Смотрела с жалостью и одновременно с дерзостью, видела насквозь, понимала, в отличие от других, что страсти его фактически не обуревали; проявляла больше интереса к нему, чем та самая женщина из Самарканда, которая одновременно была его матерью и сестрой. Ему доверяла, остальных боялась. Сама признавалась.

— Она со мной разговаривает, — пробормотал Фалам. — Расспрашивает о родном доме…

— Она с тобой играет, — возразил Саир. — Как с Хамидом. Я-то знаю, такой женщине одно только нужно.

Действительно, когда речь идет о чисто мужских достоинствах, Фалам не способен сравниться с Саиром. И Хамиду не на что надеяться, если Саир правильно рассуждает. Раньше это Фалама никогда не заботило: потное буйное соитие обычно завершалось в кульминационный момент его собственными спазмами в момент семяизвержения, а до того, что чувствуют женщины, ему не было дела. Лишь теперь он впервые задумался, сумел ли доставить кому-нибудь удовольствие. Что о нем сказала бы Шехерезада? Осмеяла бы?

— Бросает на меня жадные взгляды, — хвастался Саир, — потом сама стыдится. Женщине нужна пища, или она погибнет.

«Если это правда, то почему он до сих пор ее не насытил? Саир просьбы не дожидается. Может, боится ее, гадал Фалам. — Очарован не меньше Хамида, но некая сила его ограждает? В конце концов, чем дольше продолжаются муки заложницы, тем лишь ярче сияет ее красота; с одной стороны, нельзя к ней не тянуться, исполнившись восхищения, а с другой — не менее трудно от нее не шарахаться под действием некой мистической силы, как бы неземной, действующей на грани фантазии и реальности. Ее не разгадаешь: как только задумаешься, голова идет кругом, даже сейчас приходится отводить глаза, стараясь отвлечься».