«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота - Елена Смилянская

Четверг [15/]26 [июля]. Умеренный ветер при хорошей погоде. Только после 6 часов пополудни «Саратов» присоединился к нам, и был дан сигнал приготовиться к сражению и занять место в нашей небольшой линии баталии. Пока мы поворачивали против ветра, чтобы дать «Саратову» возможность занять свое место, мне сообщили, что командор Барш прибыл на мое судно. Это меня поразило: как человек может покинуть свой корабль в момент, когда он тотчас должен вступить в бой с врагом?! Поэтому я принял его очень холодно и спросил о его требованиях при лорде Эффингеме, графе Разумовском, при моем капитане и еще при нескольких людях, оказавшихся рядом со мной на кормовой галерее. Он ответил, что осмелился прибыть, чтобы убедить меня не предпринимать атаки, потому что его лоцман сказал ему, что это будет очень рискованно и что он признается сам, что боится. Заламывая руки, смертельно бледный, он умолял меня не начинать и спросить у его лоцмана. Услышав то, что он сказал, я с трудом мог найти силы для ответа, пока, наконец, не выговорил, чтобы он немедленно убирался с корабля и исполнял свои обязанности или я пошлю другого, который будет их исполнять. Я сказал ему, что он должен быть благодарен за то, что оказался в положении, когда сможет искупить свое прошлое поведение. Он сказал, что не в силах объяснить причину своего страха, я повернулся от него с выражением презрения и покинул его, когда он смел по подлости или слабости по-французски умолять лорда Эффингема использовать свое влияние, чтобы убедить меня не начинать [сражения]. Его обращение к милорду было весьма неудачно, так как лорд испытывал удовольствие в предвкушении атаки и ответил ему совершенно правильно, что он не считает уместным делать такого рода предложения адмиралу, который, безусловно, лучше знает свое дело. После этого я не мог сдержаться и сказал ему, что он способен заразить [своими страхами] всю эскадру, и если он не покинет тотчас корабль, я заключу его под стражу и отправлю в Россию. Я спросил его, видел ли он сигнал к построению в линию? Бедный командор отправился прочь, повесив голову.

В 6.30 мы держались так близко к берегу, как считали необходимым, и испытали на себе огонь неприятельских ружей; в ответ мы стреляли картечью из наших орудий, размещенных на верхней палубе, что привело противника в сильное замешательство; но как только мы начали подбираться к форту на европейском берегу, течение начало тянуть корабли и поворачивать их бортами к подветренной стороне. К моменту, когда «Саратов» наконец поравнялся с дальней стороной форта и с несколькими орудиями, установленными на колодах ниже форта, судно было уже вне досягаемости неприятельских снарядов. Мы потом встали поперек Геллеспонта и повернули, чтобы какое-то время держаться носом к галерам, но день склонялся к ночи, и ветер нас подвел. Когда мы прошли две трети расстояния, течение овладело нами так, что [зачернуто:] *20 минут* «Святослав» не слушался руля, его повернуло против всех лодoк и на 15–20 минут мы потеряли управление. Форт на азиатском берегу начал приводить в действие артиллерию, и загрохотали его огромные пушки*. [На поле приписано:] *Каменные ядра весом в 250 фунтов; там, где они падали, морские воды поднимались вверх на поразительную высоту*. Также галеры и корабли обстреливали «Саратов». Что касается огня из форта, то его выстрелы не достигали и половины расстояния. Мы вовсе не двигались вперед, и теперь нас сносило к подветренной стороне от объекта нашей атаки598. Поэтому мы были вынуждены изменить курс и вернуться к Имбросу, чтобы нас не сносило течением. Если бы «Саратов» был с нами тогда, где должен был быть, и мы бы начали атаковать, когда ветер был достаточный, чтобы управлять нашими кораблями, мы бы увели их [неприятельские корабли] или по крайней мере уничтожили их, так как мы приблизились к ним на расстояние неприцельного выстрела, и оба наших корабля, «Саратов» и «Не Тронь Меня», стреляли по ним из бортовых орудий, но неприятель отвечал плохо. Их корабли казались сильно облегченными, что, наверное, было результатом верпования; помимо орудий на кораблях и галерах неприятель везде установил пушки под мысом Янисари. Нам казалось, что неприятель покинул бы вскоре свои корабли, если бы мы могли достаточно близко лечь на якорь.

«Саратов» потащило на подветренную сторону от кораблей дальше, чем на пушечный выстрел, еще до того, как он смог повернуть и отойти от берега.

Около двух часов ночи то ли из‐за отсутствия впередсмотрящего, то ли из‐за течения наши три корабля оказались так близко друг к другу, что чуть не столкнулись. «Саратов» и «Не Тронь Меня» коснулись бортами, а я ожидал, что наша корма навалится на «Не Тронь Меня», однако, по счастью, мы разошлись без ущерба.

Мы намеревались встать вне влияния течений, внешняя граница которых проходит от точки на европейской стороне и заканчивается в 5 или 6 милях от Имброса, что совершенно ясно видно по сильному колебанию волн. Как только вы входите в зону этого волнения, ваш штурвал перестает вас слушаться до тех пор, пока вы не пройдете эту зону.

К полудню мы подошли к наветренному берегу, откуда за день до того начали нашу попытку наступления.

Ко мне присоединились два фрегата, которым было приказано подгонять отстающих, держаться с наветренной стороны и все свое внимание обратить на галеры, атаковать их, но в то же самое время иметь наготове свои шлюпки с людьми и оружием. После того как мы начали атаковать и под дымовой завесой отправили их отрубить канаты самого дальнего с наветренной стороны корабля противника, неприятель быстро сформировал лагерь, и на всем берегу стояли в ряд вооруженные стрелки. У них также была замаскированная батарея с 8 пушками, расположенная на бровке холма, чтобы достать нас до того, как мы доберемся до форта.

Неприятельские корабли подтянулись ближе, чем прошлой ночью, почти на 2 мили к азиатской крепости и казались почти в зоне досягаемости ее пушек.

Пятница [16/]27 [июля]. Маловетренно и ясная погода. Также ветер был на два румба [компаса] менее благоприятен, чем на день раньше. Я намеревался произвести еще попытку атаковать и компенсировать нехватку силы ветра силой течения, зная уже особенности этого места. После того как корабли встали в линию, мы держались ближе к наветренному берегу на расстоянии пистолетного выстрела. Неприятель начал очень жаркую ружейную пальбу, но при наших ударах картечью, направленных в его сторону, прятался за скалами. Мы увидели, как турецкий офицер на белом коне упал и его тело унесли.

Как только мы оказались на траверзе означенной батареи [замаскированной на холме], выстрел указал ее местонахождение, и мы обнаружили жерла их пушек, раскрашенных в красный цвет. Среди кустарников они были скрыты, но казались выше, чем уровень пушек нашего верхнего дека, и их ядра пролетали только через наши снасти и падали далеко позади нас. Однако вскоре их заставило замолчать превосходство нашей пальбы картечью, мы были так близко от берега, что это мешало ветру наполнять наши паруса, поэтому нам пришлось поставить впереди наши шлюпки. Рассеянные группы неприятеля часто возвращались на свои позиции, заряжали ружья и палили в наши шлюпки. До того как мы оказались на траверзе Европейского замка, ветер стих настолько, что мы не без трудностей могли вырулить и держаться от берега и были вынуждены послать все шлюпки, чтобы оттянуть «Саратов». Сотни ружейных пуль потом сметали с корабельных палуб и собирали с оставшихся шлюпок, но, по счастью, никто не был ранен.