Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

«О Боже, наши 4 больных страдают, — написала Александра Николаю в тот день, не зная, дойдет ли ее письмо, — только Мари на ногах — спокойная, моя помощница, худеет, хотя никак не проявляет своих чувств». Не было никаких сомнений, однако, что последние события наконец сломили боевой дух Александры. Нотку кротости было можно различить в ее заверении Николая, что «Солнышко благословляет, молится, живет лишь верой и ради ее мученика {Григория}… она ни к чему не склоняет… Сейчас она только мать с больными детьми»[1159].

Во второй половине дня 3 марта приехал великий князь Павел (он по‑прежнему жил в своем доме в Царском Селе), который наконец принес новости от Николая. «Я узнала, что Н{ики} отрекся от престола, также и за Бэби», — отметила коротко Александра в своем дневнике[1160]. Она была потрясена, но оставалась внешне спокойна. Наедине с собой она горько плакала. Сидя с великим князем за ужином, она говорила о новом, другом будущем. «Я, возможно, больше не императрица, но я до сих пор остаюсь сестрой милосердия, — сказала она ему. — Я буду заботиться о детях, о лазарете, мы поедем в Крым»[1161]. При получении этой убийственной новости Мария оставалась единственной из пяти детей, которую еще не коснулась болезнь, но даже она сама была убеждена, как сказала она Изе Буксгевден, что «вот‑вот заболеет»[1162]. Ей было трудно поддерживать мать одной и защищать ее от беды, как добросовестно делали это все четыре сестры всю свою взрослую жизнь.

В тот же день Александра принимала у себя Виктора Зборовского, одного из самых надежных офицеров конвоя, охранявших дворец. Она поблагодарила его за его неизменную верность и подтвердила, что ради защиты семьи не должна пролиться кровь. Когда Зборовский уходил, его задержала Мария, и в конце концов они проговорили около часа. Он был глубоко тронут большими переменами в ней за последние дни. «В ней ничего не осталось от прежней молодой девушки», — сказал он позже своим сослуживцам. Перед ним стояла «серьезная разумная женщина, которая глубоко и вдумчиво реагировала на все, что происходило»[1163]. Но напряжение сказалось и на ней. В тот вечер Лили услышала плач и пошла поискать: «В одном углу комнаты присела великая княгиня Мария. Она была бледна, как ее мать. Она знала все!.. Она была так молода, так беспомощна, так расстроена»[1164]. «Мама плакала ужасно, — сказала Мария Анне Вырубовой, когда ходила навещать ее, чтобы сообщить об отречении отца. — Я плакала тоже, но не больше, смогла ради бедной мамы». Но больше всего Мария боялась, что мать заберут от них[1165]. Подобное «гордое присутствие духа» было не раз еще, как вспоминала Анна позднее, «проявлено императрицей и ее детьми за все те дни крушения и катастрофы»[1166].

Корнет С. В. Марков был еще одним преданным офицером, которому было позволено навестить Александру в тот день. Он вошел через подвал, который, как он помнил, был полон солдат сводных полков, зашедших отогреться, и его проводили наверх через анфиладу комнат и зал, где еще витал аромат цветов. В детских комнатах он подошел к двери, на которой был прикреплен листок с надписью: «Не входить без разрешения Ольги и Татьяны»[1167]. Большой стол в центре комнаты был покрыт французскими и английскими журналами, там лежали ножницы и акварели, здесь Алексей вырезал и приклеивал картинки перед своей болезнью. Александра вошла и сказала ему, к его удивлению: «Здравствуйте, дорогой, милый Марков». Она была одета в свою белую сестринскую форму, «ее запавшие глаза, очень уставшие от бессонных ночей и страха, выражали невыносимое страдание». Во время разговора она попросила, чтобы Марков сам снял свою императорскую символику — вместо того чтобы какой‑нибудь пьяный солдат на улице сорвал ее с его мундира, — и попросила, чтобы его сослуживцы сделали то же самое. Она поблагодарила их всех за преданность и осенила его крестом, когда он уходил[1168].

Александра была права, опасаясь за верные ей подразделения, которые по‑прежнему охраняли ее, поскольку это представляло теперь большую угрозу для них. Все они приняли известие об отречении императора очень тяжело. Виктор Зборовский записал в своем дневнике 4 марта: «Случилось нечто непостижимое, жуткое, невероятное, что было невозможно осознать… Земля ушла из‑под ног… Это случилось… и ничего не произошло! Пусто, темно… Как будто душа покинула еще живое тело»[1169]. Пытаясь деморализовать те подразделения, которые остались в Царском Селе, в последние дни в Петрограде был пущен ложный слух о том, что казаки царского конвоя дезертировали. Но это было далеко не так. Когда 4 марта Александре наконец удалось установить связь с Николаем, одним из первых, кто узнал об этом от нее, был Виктор Зборовский. Ей хотелось, чтобы он был уверен: несмотря на вредные слухи, она нисколько не сомневалась в преданности конвоя, и они с Николаем «были правы, считая казаков нашими верными друзьями». Она также попросила его, как и Маркова до этого, передать офицерам конвоя, чтобы они сняли все знаки отличия своего подразделения с императорской символикой. «Сделайте это для меня, — настаивала она, — в противном случае меня опять обвинят во всем, и в результате могут пострадать дети»[1170]. Когда Зборовский передал эту просьбу, казакам конвоя тяжело было выполнять данное распоряжение. Для них снять свои знаки отличия было позором. Некоторые плакали и отказывались подчиниться. «Что за Россия без царя?» — вопрошали они[1171]. Казаков конвоя было не так‑то просто заставить поступиться своей честью, они были готовы защищать ее даже ценой смерти.

5 марта принцесса Елена попыталась дозвониться Александре, но обнаружила, что телефонная связь с дворцом была прервана. Телефонной связи не было, железнодорожное сообщение до Царского Села было нарушено, запасы продовольствия и дров во дворце таяли. Не было ни электричества, ни водопровода, домашняя прислуга разбежалась, а толпы просто любопытствующих и более воинственно настроенных зевак собирались за воротами дворца. Ситуация становилась все более опасной для Александры и детей: «Лишь завеса штыков отделяла императорскую семью от остального мира»[1172]. Лили Ден заметила, что Александра теперь иногда курила сигареты, чтобы снять напряжение. Валентина Чеботарева в госпитале во флигеле увидела в газете новость об отречении только 5 марта. «В госпитале тихо, как в могиле, — отметила она. — Все потрясены, подавлены. Вера Игнатьевна {Гедройц} рыдала как беспомощный ребенок. Мы на самом деле ждали, что будет конституционная монархия, и вдруг трон передают народу. В будущем — республика»[1173].