Полусолнце - Кристина Робер

– Не надо. Мне достаточно и того, что я уже знаю.

Саваки ушел с рассветом, попросив лишь разрешения иногда приходить сюда, и я не раздумывая согласился. Так в моей уединенной жизни появился первый ёкай. А спустя несколько дней у футона в своей спальне я нашел небольшой сверток с обгорелой деревянной фигуркой, которую наконец смог хорошенько рассмотреть. Кодама, защитник. Та самая кукла, которую Рэйкен забрала с собой из развалин родного селения, когда мы вышли из леса. К фигурке прилагалась записка:

Одежду Рэйкен я закопал в земле рядом с ее телом, а фигурку повесил на ветку сакуры.

Вскоре я увидел Коджи и обронил ему невзначай, что если Мэйко или любой другой из ее народа хочет приходить сюда, то я противиться не буду.

Да, мне потребуется время, чтобы встретиться с ними, захотеть заговорить или разделить трапезу. Но для начала я могу наблюдать со стороны, в укрытии под сакурой, рядом с ее вещами.

Мне жаль, что нам было отведено так мало времени и я не научился любить ее так, как следовало бы. Чувства обрушились на меня ливнем, закрутили в хаосе мыслей и необузданных толчков сердца, кидали из дикой одержимости и желания в ярость и ненависть от того, что я не понимал логики ее поступков. Человеку, привыкшему держать под контролем всю свою жизнь, неподвластно приручить этот умопомрачительный поток за считаные дни.

Я вижу ее во сне в окружении светящихся волос, я тянусь к ней всякий раз, когда языки темноты хватают ее за лодыжки, хоть и не могу коснуться. Она ушла. Знаю, она ушла, но я по-прежнему ищу ее следы в других. Любопытство в глазах прохожих и лукавую улыбку, раздражающий пряный запах. Иногда мне кажется, что чувствую его, – но он совсем другой. Не такой сладкий. Не такой пряный. Я замираю, когда чьи-то руки касаются меня, и не чувствую ничего, кроме разочарования, потому что покоя, который дарила ее холодная кожа, мне никто не может дать.

Я знаю, что со временем научусь жить без нее. Мое восприятие мира изменилось, теперь я замечаю то, что раньше было незримо. Я снова смогу дышать мирно и тихо спать по ночам, смогу искренне улыбаться солнцу и с прежним воодушевлением работать в полях Сугаши. Научусь со временем. Знаю.

Я не успел полюбить ее так, как она того заслуживала, но я могу полюбить то, что любила она. Прогулки босиком, яркие перья облаков на предрассветном небе, дым от курительной трубки, темноту. Я могу научиться любить этот новый мир – хаотичный и непредсказуемый, полный потусторонних существ, для которых нет черного и белого.

Возможно, когда-нибудь мне даже захочется состариться, и тогда я найду женщину, которая родит мне ребенка. Я отдам ему свою силу. Возможно, так и будет. Я свободен в выборе, даже несмотря на обязательства перед богами. И может быть, через много-много лет я даже перестану надеяться, что она вернется.

Женщина, с которой я наконец стал бесстрашным.

В конечном счете мне хочется верить, что я подарил ей покой. Если ее предназначением была моя бессмертная жизнь, то мне полагалось отплатить ей исполнением сокровенного желания – как бы мне ни хотелось, чтобы этим желанием стала вечность со мной.

Рэйкен научила меня главному: на собственном жестоком примере показала, во что может превратиться моя жизнь, если гоняться за прошлым. Что могущество – деньги, власть, сила, бессмертие – это ложное обещание, что все можно исправить. Смерть – это естественный ход вещей, и вовремя отпускать умерших – мудрость, с которой не рождаются, но которую можно приобрести. Могущество не должно оборачивать время вспять и внушать, что любой закон природы можно изменить. Могущество – это талант жить полно, сохраняя баланс между личными желаниями, совестью и добротой своего сердца.

Когда-нибудь я похороню тоску по Рэйкен и впущу эти мысли не только в голову, но и в свои новые бесчисленные дни.

Семь лет спустя

Кажется, их звали Аридзу и Аки – я честно пытался расслышать их имена, но они так быстро щебетали, что задача была невыполнимой, а переспрашивать было неудобно. Эти птицы были ровесниками Коджи и стали его лучшими друзьями. Когда они наведывались к нам в поместье, вся округа на ушах стояла. Все их удивляло здесь: и светлые стены, и высокие деревья, которые окружали дом, и крестьяне, работавшие в полях. Они носились кругами, радостно вереща, создавая в воздухе вихри, отчего наша старая кухарка не раз хваталась за сердце, ругаясь на них, но все же любила от души. Это я видел по ее улыбке, от которой вокруг глаз расползались десятки морщинок. Коджи превращаться не мог, но уже здорово поднатаскался в левитации. Я неоднократно видел, как он задумчиво прохаживался вверх-вниз, ступая по воздуху, как по невидимым ступеням. Не думаю, что он расстраивался из-за того, что не мог обрасти перьями, и все же Аридзу и Аки (или как их там?) во имя дружбы никогда не превращались рядом с ним.

В тот день стояла жара, и хорошо было остаться во дворе, в тени каштанов, но я так устал от их щебета, что без зазрения совести сбежал на берег озера и устало прислонился спиной к стволу сакуры, погрузив босые ступни в холодную воду.

– Нет, ты видишь это? – усмехнулся я, с ужасом наблюдая, как Аки пикирует прямо на крышу: еще чуть-чуть и пробьет настил своим длинным носом. – Я уже жалею, что позволил им резвиться здесь. Это поместье столько лет жило, бед не знало!

Вытянув руку вверх, я по привычке задел фигурку кодама – и она закрутилась вокруг своей оси.

– Жаль, что ты не видишь, – шепнул я и помрачнел. – Знаешь… я хоть и обещал, что больше не буду плакаться, но… хм… тебе не кажется, что это несправедливо? Рэйкен, ты приложила руку к моему созданию. Из-за тебя я похож на гирлянду из фонарей. Именно из-за тебя я слишком долго буду жить в этом мире. Неужели ты думаешь, что могла спокойно умереть, а я останусь здесь один? Ну уж нет. Возвращай свою наглую задницу сюда! Немедленно!

– Это что, ты так изысканно предлагаешь мне вечность с тобой разделить?

– Как умею, – буркнул я, не сразу сообразив, что ответивший мне голос не плод моего воображения.

И замер.

Сердце зашлось в неистовом ритме – давно оно так не стучало. В жарком воздухе нос уловил другой запах. Далекий, почти забытый.

Я распахнул глаза.

В дневном свете ее силуэт показался невозможным и каким-то неправильным. Свечение, к которому я так привык, никуда не делось. Пшеничные волосы покоились на плечах, на алых губах, которые я все еще целовал в своих снах, играла дрожащая улыбка. Я всматривался в янтарные глаза, переводил взгляд на ее руки и босые ступни, очерчивал силуэт, облаченный в легкое светлое кимоно, и не мог поверить.

– Ты кто? – вырвалось у меня.