Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Гусинский также был встревожен появлением Зюганова в Давосе. Гусинский помнил, как когда-то в Москве он вел долгие беседы с Зюгановым, убеждая его принять социал-демократическую идеологию, как это сделали другие бывшие коммунисты в Восточной Европе. Он доказывал Зюганову, что если тот выступит просто в роли защитника обездоленных, его будет ждать долгая политическая карьера. “Не надо быть коммунистом, избавьтесь от этого ярлыка, перестаньте кричать о частной собственности, — убеждал Гусинский Зюганова. — Иметь собственность — это нормально, будьте нормальным!”{395}

Но в Давосе Гусинский понял, что Зюганов не изменится. “Я присутствовал на встрече Зюганова со швейцарскими банкирами, — рассказывал он. — Мне было очень важно увидеть, как он будет вести себя. И когда я увидел, что он врет, глядя им в глаза; говорит им то, что им хотелось бы услышать (типичный советский, коммунистический, чекистский трюк), я все понял! Они прихлопнут нас. Как только он победит, он нас раздавит. Я был напуган”.

Вкрадчивые слова Зюганова, адресованные западным бизнесменам, удивили и Березовского. “Зюганов представлял опасность для нас и для России”, — сказал он мне в том же году немного позже{396}. Сгусток энергии пришел в действие. Почти год Березовский был не в ладах с Гусинским, но в Давосе он поднял телефонную трубку в своем гостиничном номере и позвонил ему. Они быстро договорились о встрече. Оба забыли на время о разногласиях, относящихся к 1994 году, о борьбе за “Аэрофлот” и об эпизоде с уложенными на снег охранниками. “Мы не тратили время на то, чтобы найти общий язык, — вспоминал Березовский. — Мы оба поняли, что угроза возвращения к коммунизму требовала совместных ответных действий”{397}. Гусинский рассказывал потом, что Березовский пришел к нему и сказал: “Думаю, пора заключить перемирие. Страна на перепутье: то ли налево, то ли направо. Это не выборы, а почти гражданская война, только без выстрелов”.

“Я полностью согласился с ним, — говорил мне Гусинский. — Я считаю, что если бы Березовский не вмешался тогда, Ельцин не стал бы президентом России, и это, скорее всего, повлияло бы на ход истории”.

Кроме того, в Давосе Березовский получил предупреждение от финансиста Джорджа Сороса, который боялся, что Зюганов нанесет поражение Ельцину. Как утверждает Сорос, он сказал Березовскому, что в случае победы на выборах лидера коммунистов он будет “висеть на фонарном столбе”{398}. Березовскому запомнилось из этого разговора то, что Сорос назвал Зюганова явным фаворитом и посоветовал Березовскому уехать из страны, чтобы спасти свою жизнь.

Березовскому это не понравилось. “Джордж, думаю, нам удастся победить Зюганова”, — уверенно сказал Березовский Соросу. “Мне показалось, что он посмотрел на меня как на сумасшедшего”, — вспоминал позже Березовский.

“Борис, — ответил Сорос, — вы ошибаетесь”{399}.

Затем Березовский поговорил с Чубайсом наедине. Березовский предложил Чубайсу собрать группу магнатов, чтобы поддержать Ельцина. Потом он вместе с Гусинским побывал на пресс-конференции Чубайса. Рядом с ними сидел журналист Бергер. Им очень понравилось, как Чубайс обрушился на Зюганова[40]. Позже Березовский пошел к Михаилу Ходорковскому, Владимиру Виноградову, который также был в Давосе, и даже к Лужкову в поисках поддержки для союза, который должен был спасти Ельцина. Их союз стал известен под названием “Давосский пакт”. Хотя официально Лужков не присоединился к бизнесменам, он решил поддержать Ельцина, забыв о напряженных отношениях 1994— 1995 годов.

Березовский и Гусинский были богатыми людьми, но Давосский пакт обладал не только богатством. Два магната контролировали два из трех основных телевизионных каналов России. Они могли влиять на общественное мнение, и это для Ельцина было самой ценной валютой.

Вернувшись в Москву, Березовский с головой окунулся в новый проект. Заручившись поддержкой Гусинского, Ходорковского и Виноградова, он привлек к участию Александра Смоленского, Владимира Потанина и Михаила Фридмана, руководителя “Группы Альфа”, а также Петра Авена, его хорошо ориентирующегося в политике компаньона. Эта “группа семи” (Березовский, Гусинский, Ходорковский, Потанин, Виноградов, Смоленский и Фридман-Авен) составила ядро финансово-политической олигархии. Большинство из них были членами клуба на Воробьевых горах, большинство участвовали в залоговых аукционах. Теперь они пытались спасти Ельцина.

Олигархи сошлись на том, что именно Чубайс, жесткий и решительный архитектор массовой приватизации и залоговых аукционов, должен управлять кампанией по переизбранию Ельцина. Решимость, которую Чубайс проявил за последние четыре года, была именно тем, что требовалось группе семи магнатов. Менее чем через шесть месяцев после того, как они с такой выгодой для себя приняли участие в аукционах и ждали “второго ключа” к своим промышленным сокровищам, они просто наняли Чубайса, который уже не работал в правительстве, так как в январе Ельцин уволил его. За его услуги магнаты платили ему высокое жалованье.

Чубайс создал частный фонд, Центр защиты частной собственности, и сказал магнатам, что для выполнения работы ему нужно пять миллионов долларов. “Вы дадите мне пять миллионов долларов, не мне лично, а структуре, которую я создам, чтобы привлечь лучших людей”, — сказал Чубайс магнатам. Через пять дней деньги были получены. Как рассказывал Чубайс, деньги были предоставлены в виде беспроцентной ссуды. Он основал фонд и вложил деньги в сверхвыгодные облигации, известные как ГКО, которые в то время приносили еще более высокий годовой доход из-за неуверенности в будущем Ельцина. Доходность ГКО в мае-июне 1996 года превысила то процентов. Чубайс рассказывал, что он платил жалованье сотрудникам из прибыли от ГКО. Его собственное жалованье составляло 50 тысяч долларов в месяц. По словам Чубайса, в том году он заплатил подоходный налог с 300 тысяч долларов{400}.

Деньги, полученные Чубайсом, наводят на мысль, что позже олигархи сыграли намного более важную роль в финансировании кампании Ельцина. Они также свидетельствуют о сближении Чубайса с бизнесменами. Он стал их доверенным лицом. “Мы не сомневались в его порядочности, — вспоминал Березовский. — А также в его уме, силе и организаторских способностях”. На Чубайса магнаты тоже произвели впечатление, как и их желание сплотиться в поддержку Ельцина. “Тот факт, что большой капитал решил поддержать Ельцина, — сказал мне Чубайс, — оказал очень серьезное воздействие на всю деловую элиту, директоров предприятий, губернаторов и министров. Это создало очень сильное давление на всю политическую элиту страны, психологическое давление”{401}.

Но для того чтобы Чубайс и олигархи могли помочь Ельцину победить Зюганова, они должны были сначала спасти его от самого себя. Ельцин и сам размышлял о своих неприятностях и неудачах. Зима всегда была для него самым неблагоприятным сезоном, приносившим новые болезни и одиночество. В октябре он перенес сердечный приступ и во время подготовки к парламентским выборам осенью 1995 года почти не появлялся на публике. Впервые в жизни он почувствовал, что находится в политической изоляции, а его популярность, по оценкам опросов общественного мнения, приближалась к нулю. “В то время казалось, что вся моя жизнь шла прахом, — писал Ельцин о тех темных зимних днях, — и судьба приносила все новые беды и испытания. Я еще стоял на ногах, но уже сгибался под ее ударами... Казалось, что все потеряно”{402}. Об ухудшении здоровья Ельцина почти ничего не сообщалось. Ельцин подтвердил в своих мемуарах, что кремлевские врачи написали письмо, выражавшее озабоченность “катастрофическим состоянием” его сердца, хотя письмо ему показали намного позже. Они предупреждали, что частые поездки и стрессы представляли “реальную угрозу здоровью и жизни президента”.