Падшие в небеса. 1997 - Ярослав Питерский

Вилор тяжело дышал. Он хотел вскочить и ударить Нелюбкина, но сдержался. Он вдруг понял, этот тип выводит его из себя. Он старается заставить человека, потерять контроль за собой. Этот его длинный и эмоциональный спич, всего лишь хитрый ход, всего лишь проба, проба, проба человека на устойчивость.

«Вот он стоит тут, образованный взрослый мужик, который мог бы сделать для страны много полезного, но нет, он стоит и корчит из себя палача и мучителя! И ему приятно быть таким, зачем? Зачем ему это? Он изучает науку унижения и подавления человека! Он внедряет эту науку, с каждым своим подследственным становясь все матерее и матерее. Волк, который рвет свою жертву жестоко и беспощадно! Нет, не волк, волк животное свободное, а этот,… этот пес,… пес,… волкодав… странно, какая тонкая грань между волком и волкодавом,… ведь волкодав это прирученный волк, а волк это обиженный человеком волкодав! Этот вот, волкодав-людоед, читает умные книжки и слушает хорошую музыку и не становится добрее и главное совестливее. Почему?! Почему прекрасное, не может сделать из этого образованного куска дерьма – нормального простого человека?! Может это все бредни про великую силу искусства? А? Может все это напрасно? Вот на этом примере? На примере этого Нелюбкина?» – Вилор покосился на следователя и тяжело вздохнул.

А Нелюбкин словно почувствовав, что «время дожимать», продолжил:

– Ты Щукин учти, это пока не допрос. А так,… знакомство. А допрос будет после того, как я тебе весь прейскурант этого сизо предоставлю. Тогда, ты сам понесешься ко мне, на допрос и сам будешь умолять поскорее дело в суд отправить!

Вилор поднял глаза и, посмотрев на следователя, грустно ухмыльнулся:

– Из-за таких как ты, люди в нашей стране никогда жить нормально не будут. Потому как, такие как ты, это раковая опухоль. А люди пока не научились рак лечить.

Нелюбкин вновь рассмеялся, он хохотал, как полупьяный актер провинциального ТЮЗа – фальшиво и слишком громко.

– Люди говоришь?!!! – взвыл следователь. – А где, ты в нашей стране, видел людей?! У нас их нет! Послушная и оскотинившаяся толпа! Стадо, готовое на все! Идти куда ему прикажут! Делать, что ему прикажут! А главное не думать, что делают! Поэтому так и повелось, испокон веков у нас, человек ничто! Грязь и перхоть! Пыль и гниль! И эта пыль, и гниль хочет быть такою! И нечего тут пенять на меня… или еще кого! Все хороши! У нас всегда государство было превыше всего! И ты мне тут эти воззвания декабристские брось! Наш народ и человек в частности понимает только кнут и плетку! Кнут и плетка – вот его радость! И ты не исключение! Прав был товарищ Сталин, когда вас интеллигентиков засраных по Сибири расселял! Ты Щукин, такая же мразь, как и все поэтишки и писатели! И не корчи из себя гения невиновного! Лучше давай признавайся!

«Он думает, как я! Он думает, почти так же, как я? Но между нами разница! Есть разница! Огромная разница, но он думает так же, как я! Страшно, почему он так думает? Он думает так, чтобы оправдать себя, свои поступки, потому что ему так удобно думать. Он так и думает? А я, почему так думаю? Я?!!! Я хочу, чтобы что-то изменилось! Что бы окружающие люди это услышали и изменились! Я думаю плохо о людях, что бы они изменились, специально думаю плохо, чтобы потом ошибиться, обязательно ошибиться в своих мыслях и убеждениях, вот почему я так плохо думаю о людях, о своем народе! Что бы ошибиться и быть счастливым, что и ошибся, что думаешь плохо! А он?! Он думает так, потому, так убежден, что он не ошибается и все так есть на самом деле! Люди мрази и подлецы и нет ничего хорошего! Он, думает так на самом деле. И мы оба с ним думаем одинаково, но с совершенно разными целями! Страшно!!! Этот мерзкий человек думает, как я и от этого страшно. Я не хочу думать, так как он, а точнее я не хочу, чтобы он думал, так как я! Как угодно, но не так! Он, ломает своими мыслями и рассуждениями, надежду на то, что люди хорошие! Нет, он не должен так думать, он не имеет права так думать! Ведь тогда, правда, становиться обвинительным приговором! Нет, правда не может быть обвинительным приговором! Она должна быть спасением, она должна быть горькой правдой, чтобы потом стать хорошей новостью! Должна! Она должна помочь людям перестать быть такими! А он?! Он говорит обвинительный приговор! Он говорит окончательный приговор! Нет, он не имеет правда так думать, думать, как я!» – Вилор зажмурился от мыслей.

Ему стало противно и больно, он вспомнил слова Лидии, тогда на пикнике…

«Если ты считаешь себя, русским человеком и частью этого самого народа, то почему же ты так не любишь этот самый русский народ?» – слова Лидии звучали эхом в голове.

«Это какой-то фарс! Русский человек садится в тюрьму и к нему приходят вот такие мысли?! Вот такие слова, звучат у него в голове?! Он не думает про свою судьбу, а вдруг задумывается о глобальном? О судьбе русского народа?! О судьбе своей страны?! Мне, что больше думать не о чем?! Тут в тюрьме, в этих вонючих камерах, русский человек начинает думать о высоком! И ведь не я один вот так,… почему, что за странность?! Лидия… Лидия, даже ее образ и то! Опять пафос! Что за страна?! Что за народ?! Если я его часть, то мы все сумасшедшие? Нет, мы не можем быть все сумасшедшими, и не будем… потому, как среди нас, есть люди со здравым рассудком и железной логикой и они,… они, такие как Нелюбкин! Как он! Дзержинские и Ягоды, Ульяновы и Ежовы! Нет!»

– Тебе что, плохо? – донесся голос следователя.

Нелюбкин стоял и смотрел на Щукина, который с низко опущенной головой, был похож на пьяницу, задремавшего в парке на лавочке.

– Эй! Щукин, кончай тут придуриваться! Что жмуришься?!

Вилор словно очнулся от мыслей и презрительно посмотрел на Нелюбкина, в его глазах он увидел растерянность.

– Не смейте мне говорить тут такие слова! Вы ничтожество, которое возомнило себя царем жизни! Королем ситуации! Цезарем подлости! Но и к вам, придет все тоже – самое, что вы делаете со своими жертвами! Придет обязательно! – зло процедил сквозь зубы Вилор.

– Что?!! Что ты мне тут лепечешь?! Я пришел к тебе, в свое личное время, договориться по-хорошему, а ты?! Ты, не хочешь мне, говорить то, что надо! То, что обязан сказать! – возмутился Нелюбкин.

Его лицо стало злым, одна щека дергалась о напряжения. Следователь схватил Щукина за ворот рубахи и тряс, как нашкодившего ученика.

– Ты кого из себя сам-то возомнил?! А?!!! Я с тобой по-хорошему, думал ты парень доходчивый и покладистый и хотел по нормальному твое дельце закрыть, а тут, ты, что мне тут хочешь предъявы строить? Так я из тебя знаешь, кого сделаю?! Козла сделаю! Ветошь человеческую! Отбросы лагер…

Но Нелюбкин не успел договорить. Вилор не выдержал, это было сейчас выше его сил, он не мог сдержать себя. Вскочив, он наотмашь ударил следователя в лицо.

«Пальцы они сжаты в кулак. Как странно, пальцы слушаются команду мозга, они готовы и на хорошее и на плохое дело. Они готовы убить человека, они готовы сжать сталь клинка и ручку пистолета. Но они готовы сжать и серп, и молот кузнеца, они готовы на все! На все что пожелает хозяин – мозг, он, он, дает команду на действие. Но кто дает команду мозгу?! Кто?!!! Ему ведь кто-то дает команду, вот так, взять и сжать кулаки, вот так, вот взять и ударить человека, когда за дело, а когда просто так, чтобы унизить его, а когда и просто убить! Нет, но кто дает команду мозгу?! Бог?! Но Бог не может давать команды убивать! Не может! Бог – это добро, а добро даже ради добра и правды не может дать команду убивать, нести смерть! Тогда, кто дает команду на это?! Дьявол? Нет, дьявол не может давать команду, чтобы наказывать подлецов и мразей таких вот, как этот подлец Нелюбкин. Нет, дьявол не может карать зло потому как он сам прародитель зла… Тогда, кто дает такую команду?! Кто?!!! Сам человек, не может себе сам, давать команду. Человек – это животное, он наполовину состоит из инстинктов, наполовину из физиологических потребностей, а да, есть еще вот малая, малая часть есть. Есть и эта малая, малая часть душа? Нет! Не может быть! И все-таки, кто же дал команду моему мозгу, кто дал команду ударить этого негодяя?» – прошло лишь мгновение, но Вилор успел подумать так много.