Три возраста Окини-сан - Валентин Пикуль

Ясно и доходчиво. Старк сказал Крковцеву:

— Сейчас забункеруемся и махнем дальше — на Филлипины. Манила не манила!

Владимир Васильевич ответил:

— Жорж, я уже нагулялся по белу свету… во как! — Он провел рукою по горлу, — Веди миноносцы сам. Хоть к черту на рога. А я останусь здесь. Все ближе к России…

Последний раз Коковцев вдохнул теплый запах машин миноносца. Он оторвался от поручней трапа почти силком, будто от рук прекрасной женщины, разлюбившей его, — навсегда! В русском клубе Шанхая, обедая среди соотечественников, осевших здесь задолго до революции, Коковцев убедился, что предлагать флоту Гоминдана свои услуги нет смысла: китайцы ориентировались на Америку и Японию, их устраивали инструкторы из немецких офицеров, и в памяти Коковцева снова всплыли эти горькие слова: vae victis…

Русские оседали в Китае «гнездами», имея тяготение к Харбину, типично русскому городу с русской администрацией. Переполненный город с населением во много сотен тысяч жителей Сунгари делила на два обособленных мира. «Новый город» с бульварами и магазинами населяли люди побогаче, управлявшие КВЖД и антисоветскими заговорами. «Пристань» — торгово-промышленный центр Харбина с тихими переулками, как в русской провинции, из окон домишек, обсаженных подсолнухами, виднелись обширные посевы пшеницы и маковые поля, тут кричали поезда и пароходы — жители «Пристани» обслуживали магистраль КВЖД, а все их жизненные помыслы сводились к получению советского паспорта.

Коковцев устроился прилично — заведующим учебными пособиями в Коммерческом училище, выпускавшем до революции высокообразованных экономистов со знанием восточных языков. Адмирал жил очень скромно в доме Зибера на Тюремной улице, он купил себе на окошко герань и не забывал поливать ее. Явилось даже беспокойство: после его смерти не завянут ли цветы, одинокие и заброшенные, как и он сам? На все письма в Петроград по старому адресу ответа не было. Иногда ему начинало казаться, что Ольги Викторовны уже нет в живых — с Кронверкского она проделала последний путь до Новодевичьего монастыря, где была фамильная усыпальница служивых дворян Воротниковых.

Владимир Васильевич аккуратно вносил ежемесячный налог в «Общество Скорой Помощи», чтобы на случай приступа печени иметь медицинскую помощь на дому. Выпивать он выпивал по-прежнему, но в самых скромных шалманах Фрида и Вольфсона на Китайской улице. Серьезно он заболел осенью 1922 года: вдруг не стало хватать дыхания, сердце билось с. перебоями, возникли боли в загрудине, с болями появился и страх смерти. В частной клинике врач Голубцова сказала ему, что здоровье неважное:

— Вам бы курортное лечение, но это возможно лишь на водах в Японии. А каковы были потрясения в вашей жизни?

— Потрясения? — переспросил он. — Разве их было мало? Впрочем, дважды тонул… Первый раз при Цусиме, еще молодым. Потом на Балтике, в пятнадцатом. Очень, помню, была холодная вода, доктор. Я до сих пор не знаю, как удалось тогда уцелеть.

— Все это теперь и сказывается. — Голубцова, выбирая слова поделикатнее, дала понять Коковцеву, что он инвалид, ему необходимы покой и заботы близких людей.

— У меня никого нет, — сказал он, прослезясь.

— А у меня нет лекарства от старости. Возьмите рецепт в японскую аптеку Хаки-Эндо: там лекарства дешевле…

* * *

А больной никому не нужен: из Коммерческого училища Коковцева уволили. Владимир Васильевич полил герань и пошел занимать очередь перед советским консульством: его возглавлял Э.К. Озарнин, о котором ходили слухи, что этот большевик не рычит и не кусается, напротив, внимателен и отзывчив. Коковцеву импонировало, что Озарнин раньше был офицером крепостной артиллерии в царской армии.

Он начал беседу с ним откровенно:

— Эспер Константинович, я никогда не участвовал в заговорах против Советской власти и хотел бы оптироваться в отечественном гражданстве, дабы вернуться к семье.

— Вы продумали причины своего возвращения?

— Я все-таки адмирал. Мои знания, мой опыт…

Озарнин дал ему бланк анкеты и лист бумаги:

— Подайте заявление по всей форме. Желательно подробнее. Но я, честно говоря, не уверен в успехе. Оптирование для вас было бы легче, если бы вы служили на линии КВЖД, в работе которой наше государство всегда будет заинтересовано.

— Когда позволите снова зайти к вам?

— Месяца через два — не раньше…

Экономический кризис в мире аукнулся беспросветною безработицей: паровые мельницы Харбина крутили жернова вхолостую, а вместо пшеницы теперь сеяли один мак, охотно скупаемый для производства наркотиков. Коковцев устроился калькулятором в пригороде Хулань-Чене, где четыреста китайских фирм с миллионными оборотами выпускали в Маньчжурию опиум и свечки, вермишель и пиво, тапочки для покойников и конфеты для детей, круглосуточно шла выгонка китайской водки-ханжи (хан-шина). Коковцеву приходилось очень рано вставать, добираясь до службы поездом за двадцать верст от Харбина, и не опаздывать, чтобы не вызвать грубой матерной ругани управляющего Чин Тай и красивого молодого китайца, получившего диплом химика в Берлине.

Коковцев снова явился в советское консульство, на этот раз Озарнин уже имел об адмирале побольше сведений.

— Не вы ли угнали из Владивостока наши миноносцы?

— Я не ставил себе такой цели — угнать миноносцы, я просто эвакуировал на миноносцах беженцев.

— А теперь беженцы обивают пороги моего консульства, умоляя вернуть их на родину… Благодарны они вам?

— Думаю, даже очень, — отвечал Коковцев. — Если бы я не вывез их морем, им бы пришлось от бухты Посьета тащиться за телегами по грязи до самого Хунь-Чуня, а там ведь было немало и калек. Их ждал лагерь в Гирине, где, вы знаете, умерло множество детей, спавших на голой земле.

Озарнин выслушал Коковцева с большим вниманием.

— Вы сами осложнили свою судьбу, — сказал он. — Допускаю, что вывезли беженцев. Но, вернись вы сразу же из Шанхая на яхте «Адмирал Завойко», и, поверьте, с вас бы — как с гуся вода: даже не придирались бы… — Консул потянулся было к пачке чистых анкет, но задержал руку. — Это вам ничего не даст, — сказал он. — Попробуйте устроиться на КВЖД, и годика через два-три приходите снова, тогда и поговорим…

Легко сказать — устройся! Тем более, Коковцев о железных дорогах знал лишь то, что поверх насыпи кладут шпалы, а на них рельсы. Владимир Васильевич обильно полил герань и пригородным поездом отправился на станцию Имянь-По, где в живописной местности расположились виллы коммерсантов и остатков того общества, которое у нас принято называть «отбросами белогвардейщины». Генерал Хорват, бывший управляющий КВЖД, отослал адмирала к князю Дмитрию Викторовичу Мещерскому, бывшему русскому консулу в Харбине, который сказал, что, к сожалению, прежние связи на КВЖД у него потеряны:

— Не поедете же вы торговать билетами в Цицикаре?

Коковцев был согласен сидеть в кассе Цицикара.