Осада Монтобана - Жюль Ковен

Её влекло к нему непреодолимой силой. В отчаянье она быстро, как испуганная лань, сбежала с башни и, бросившись к тому месту, где лежал граф де Трем, звала его голосом любящей женщины, которая не хочет верить, что возлюбленный её уже спит вечным сном:

— Робер! Мой Робер!

Он услышал этот зов, узнал этот голос, понял значение этих слов, вырвавшихся из сердца страждущего и любящего. Неземная радость внезапно придала ему силы. Он привстал на колена и простёр руки к бежавшей к нему Валентине. Но при виде её как бы ослеплённый небесным сиянием, он готов был снова упасть, когда она нагнулась к нему и прижала его голову к своей трепещущей груди.

Вдруг раздался выстрел. Пуля со свистом пролетела в воздухе, пронзила насквозь горло последнего из де Тремов и засела в груди Валентины де Нанкрей недалеко от сердца. Оба покатились на замерзшую землю, как бы сражённые молнией. Голова Робера всё ещё покоилась на груди Валентины.

Тогда старик с длинными седыми волосами выскочил из-за куста шиповника, в густых ветвях которого сидел в засаде. Он испускал дикие вопли. В руке его было ещё дымящееся ружьё.

— Убит! — кричал он, скрежеща зубами. — Брат Рене! Я убил Филиппа де Трема, который хотел обольстить твою жену Сабину! Он и тебя умертвил бы с нею! Возмездие! Око за око, зуб за зуб! Убит! Убит!.. Я убил его!

Старик приблизился к своей жертве, но его блуждающий и дикий взор упал на умирающую Валентину, и страшный припадок бешенства мгновенно стих. Он провёл рукою по глазам. Луч сознания осветил его помрачённый разум; и, вероятно, жестоко было это пробуждение, потому что лицо его вдруг изменилось, как будто смерть коснулась его своим леденящим дыханием.

— Моя Валентина... ранена смертельно! — пробормотал он. — Боже мой! Боже мой! Кто совершил...

Он не мог договорить. Сотрясение было слишком сильно для восьмидесятилетнего старца. Его бледное лицо посинело, удар сразил его.

Несмотря на свою страшную рану, Валентина ещё не испустила дух и была в полном сознании. Она пригнула голову к уху графа де Трема, возле которого лежала. Он судорожно вздрагивал в предсмертных муках.

— Слышите ли вы меня, возлюбленный мой? — прошептала она слабым голосом.

Он хотел коснуться её губ и запечатлеть на них первый и последний поцелуй, но не мог.

— Друг зла, который принял мою клятву ненависти, — продолжала она, — привёл её в исполнение. Он помрачил ум старика, некогда исполненного кротости... Господь допустил это, чтобы доказать, что месть безбожна и для того также, чтобы наша любовь, преступная на Земле, вознеслась очищенной на небо.

— На небо... вместе! — послышался едва внятный шёпот.

Два глубоких вздоха слились в один, и смерть навеки сомкнула их уста.