Голем и джинн - Хелен Уэкер

Абу Юсуф задумался. Если он согласится, то станет сообщником в порабощении другого существа. Пусть это джинн, но отдавать его в рабство?.. А если нет…

Ибн Малик внимательно наблюдал за ним:

— Неужели ты ценишь свободу джинна больше, чем жизнь своих родных? Того самого джинна, который свел с ума твою дочь?

— Ты говорил, что месть ради мести бесполезна.

— Месть ради мести — да. Но если вспомнить о том, чего можно достичь… — Снова эта шакалья улыбка.

А есть ли у него выбор? Жизнь Фадвы уже и сейчас в руках колдуна. Если Абу Юсуф откажется и привезет домой бьющуюся в припадке дочь, что скажет Фатима? Готов ли он подвергнуть всех, кого любит, опасности, чтобы спасти свою честь?

— Зачем тратить время на уговоры? — спросил Абу Юсуф. — Если я не соглашусь, ты можешь просто убить меня, забрать Фадву и делать с ней что хочешь.

Ибн Малик приподнял бровь:

— Все верно, но я предпочитаю разум и согласие. Союзники полезнее трупов.

Последняя из цепи пещер в склоне холма оказалась еще и самой большой. Углы ее были завалены всяким мусором: опаленными шкурами и овечьими костями, кучами старых железных украшений, мечами с пятнами ржавчины, глиняными горшками и сухими травами. В большой выемке посреди пещеры ибн Малик соорудил очаг, окружив его высокими камнями. Рядом стоял огромный плоский, как стол, валун. Непонятно, как колдун ухитрился втащить его в пещеру. Валун был поцарапан, местами потрескался и покрыт следами сажи. Может, наковальня?

Абу Юсуф наблюдал за ибн Маликом, который сновал по пещере, собирая на валуне горшки, снадобья и куски металла. Из какого-то угла он вытащил кожаный сверток и развернул его, явив коллекцию инструментов: обернутые в кожу клещи, загнутые черные крючки, молотки, тонкое, как иголка, шило. Абу Юсуф, увидев их, побледнел, а ибн Малик довольно хихикнул.

— Они для металла, а не для твоей дочери, — объяснил он и добавил, что выкует инструменты, необходимые для поимки джинна: сосуд, чтобы его туда загнать, и браслет, не дающий ему расстаться с человеческим обликом. — Думаю, для сосуда подойдет медь, а для браслета — железо.

— Но джинны боятся даже коснуться железа.

— Так легче будет держать его в подчинении.

Работа, сказал ибн Малик, займет целый день, а то и больше.

— Возьми свою дочь, и ждите меня у входа в пещеру. Когда наступит ночь, разведи костер и не выходи за пределы круга света до самой зари. В пустыне водятся существа, которых я раздражаю уже много лет. Обидно будет, если они по ошибке нападут на тебя.

Абу Юсуф выгрузил провизию из перекидных сумок и разбил лагерь у входа в пещеру. Он сделал что-то вроде тюфяка для Фадвы, а сверху завалил ее шкурами и одеялами в надежде, что их тяжесть не даст ей двигаться. Действие лекарства, которое дал ей ибн Малик, постепенно проходило: время от времени она шевелилась и что-то бормотала про себя. Он набрал достаточно щепок и хвороста, чтобы хватило до рассвета, развел большой огонь и уселся около него, размышляя, стоит ли верить предупреждению ибн Малика. Скорее всего, колдун просто хотел удержать его от побега. Но когда небо стало пурпурным и синим и на нем появились первые звезды, а ветер донес до ушей Абу Юсуфа шорох невидимых существ, тот стал смотреть на огонь куда благосклоннее.

Всю ночь он подкладывал хворост в огонь, смотрел на дочь и прислушивался к голосам пустыни. Иногда из пещеры до него доносились какие-то звуки: высокое, звенящее эхо металла, ударившего о металл, и однажды — далекий голос, бормотавший что-то непонятное. С приближением утра Абу Юсуф иногда на несколько минут проваливался в сон, мечась между сном и явью, и только с рассветом позволил себе по-настоящему заснуть.

Немного позже он проснулся, чувствуя себя сбитым с толку и одурманенным; все тело у него болело. Из пещеры за его спиной не доносилось ни звука. Фадва все еще лежала под горой одеял, но освободила руки и теперь тянула их к небу, пытаясь что-то достать. Он понял, что она хочет схватить солнце. Абу Юсуф быстро закрыл ее глаза тканью, надеясь только, что она не ослепла. Он скормил ей столько йогурта, сколько она согласилась съесть, — все равно тот скоро испортится и его придется выбросить, — и сам сжевал пару полосок вяленого мяса. А потом задумался о Фатиме, ждущей его дома.

За спиной у него послышались шаги. Он вскочил и увидел выходящего из пещеры ибн Малика.

При виде его Абу Юсуф невольно отступил назад, в пепел от костра. Глаза ибн Малика сверкали в глазницах, как драгоценные камни. Сам воздух вокруг него, казалось, дрожал от жара. В руках он держал медную флягу и железный браслет.

— Все готово, — сказал колдун. — А теперь — на поиски.

Не было еще и восьми утра, но уличные столики на тротуаре перед кофейней Фаддулов уже заполнились клиентами. Погода испортилась: воздух был пропитан влагой. Сидящие за столиками мужчины то и дело промокали лоб платком и отлепляли промокшие воротнички от шеи.

Махмуд Салех смешал в своей мороженице яйца, сахар и молоко, добавил лед и соль. Потом закрыл аппарат крышкой и покрутил ее, прилаживая. Нетерпеливая, шумная очередь из спешащей в школу детворы уже выстроилась перед его тележкой. Салех накладывал лакомство в маленькие мисочки и одним глазом присматривал за мороженицей. Рядом раздался шорох юбок.

— Доброе утро, Махмуд, — поздоровалась Мариам.

Он что-то пробурчал в ответ.

— День сегодня будет душным, а может, и дождь пойдет. Заходите к нам, если что-нибудь понадобится.

Слова были знакомыми, а тон совсем новым, непривычным. Мариам говорила так, словно сильно устала или, может, потерпела поражение. Салех ничего не сказал: он продолжал накладывать мороженое и обменивать его на согретые маленькими ладонями монетки.

Еще шаги, и новый ребенок встал в очередь. Хихиканье и поддразнивание тут же прекратились. Девочка прошептала что-то своей соседке, та ей ответила и передала дальше. Салех расслышал слова «мать» и «умерла». Подошла очередь того, кто был причиной этого внезапного молчания, и Салех увидел короткие штанишки и бледные коленки мальчика. Он вручил тому мороженое и услышал в ответ «спасибо», произнесенное еле слышным шепотом.

— Погоди, Мэтью, — попросила Мариам и дальше продолжала, понизив голос: — Ты уверен, что хочешь в школу? Я могу пойти с тобой и поговорить с учителем… — Последовал тихий ответ, и Мариам вздохнула. — Ну хорошо, только возвращайся пораньше. Ужин будет в пять. Тогда и поговорим.

Какое-то движение — робкая попытка обнять? — но мальчик уже ушел, и его неслышные шаги растворились в уличном шуме.

Все это невольно заинтересовало Салеха, но он продолжал молча трудиться. В очереди оставалось всего несколько человек; прогульщики не решались приблизиться, пока Мариам не уйдет. Очередь закончилась, но Мариам по-прежнему стояла рядом. Вероятно, хотела поговорить с ним.