Мужчина в полный рост - Том Вулф

В фойе, посреди моловшей языками толчеи черных смокингов, белых сорочек и вечерних платьев, Чарли разглядел Летти Уизерс, Теда Нэшфорда и «гражданскую» Лидию (а она-то в клубе за каким чертом? неужто Тед каждый раз платит гостевой взнос?), Бичема Нокса с Ленор (если хоть кто из них — он или она — брякнет об «аресте» «Гольфстрима», он тут же засветит болтуну по физиономии… а может, поспешит убраться в какое-нибудь укромное место). Лицо у Чарли уже в буквальном смысле пылало от стыда, а ведь никто еще ничего не сказал, даже не видел его.

В клубе было не протолкнуться. Фойе заполнилось оживленными возгласами, выкриками, смехом — как будто нет большего развлечения, чем собраться всем вместе под сводами этих высоченных потолков с замысловатой лепниной маэстро Шутцэ. Если бы не восемь человек гостей, да Серена в придачу, Чарли развернулся бы и ушел. Почему все так стремятся первым делом попасть в этот клуб? Ведь давно уже поговаривали о том, что слава «Пидмонтского ездового клуба» как средоточия самых влиятельных людей города отгремела… что никто уже не думает, будто аристократ — это тот, чьи родители лично знакомы с портье из клуба… что среди членов этого заведения одни никчемные старики… И тем не менее, нравилось это Чарли или нет, на самом деле никто так не думал. Можно было владеть самым шикарным особняком во всем Бакхеде, выезжать на лето в самую роскошную резиденцию на Си-Айленд, летать на собственном самолете и иметь не одно ранчо в Вайоминге… в общем, обладать любой «игрушкой», какую только можно пожелать, но отсутствие членства в «Пидмонтском ездовом клубе» висело бы тяжким грузом, портя безупречную репутацию. Клуб, в котором некие счастливчики действительно состояли членами, считался престижным, и попасть в него было не так-то просто.

Чарли в минуты откровенности с самим собой отлично понимал, что, если бы не Марта, ему бы никогда не войти в клуб. Марта родилась в Ричмонде, а для Атланты все, что имело отношение к Ричмонду (как к Нью-Йорку в плане искусства), считалось «подлинным». Чарли все твердил себе, что на черта ему сдался этот «Пидмонтский ездовой клуб», но попробуй исключи Крокера из его членов — это безмерно уязвит натуру истинного уроженца округа Бейкер. Уже один тот факт, что этот клуб… что вот он…. здесь… имел такое огромное значение.

Однако нельзя не признать, что «Пидмонтский ездовой клуб» — единственное место, где наверняка услышишь говор настоящих южан. Где-где, а здесь уж точно. Чарли вдруг вспомнил того типа, Зейла, его лицо и манеру говорить — небось из Нью-Джерси или откуда еще — и тут же здорово пожалел, что вообще подумал о нем.

Тем временем они с Сереной уже стояли в самом центре фойе, этого великолепного творения Шутцэ. Подошла Летти Уизерс, резко выкрикнув своим прокуренным голосом «Привет!»; у нее хватило ума промолчать о «Гольфстриме». Серена отошла поговорить с Лидией, достаточно юной, чтобы надеть коротенькое черное платье из шелка и шифона, приглашавшее задержать взгляд на прелестях фигурки этой «гражданской». «Га-га-га, ха-ха-ха, га-га, ха-ха» — невозможно было не заметить Артура Ломпри, президента «ГранПланнерсБанка», высокого, с вытянутой, как у собаки, шеей. Чарли подумал, уж не станет ли старый ублюдок отравлять ему жизнь из-за проблем с кредитами, но потом решил, что Ломпри не посмеет, только не здесь, не в фойе клуба, когда все собрались на «Бал мотыльков». Тот в самом деле не посмел. Они с Ломпри перекинулись фразой-другой, кулдыкая, как индюки, и вдруг Чарли заметил, как в дальнем конце фойе Серена что-то шепчет на ухо… Элизабет Армхольстер! На Элизабет — модное черное платьице: на тоненьких бретельках-спагетти и с глубоким вырезом. Что бы там Серена ни шептала, Элизабет вовсю улыбалась. Обе как будто о чем секретничали, совсем как тогда, на охоте в Терпмтине. Элизабет Армхольстер все такая же сногсшибательная… Чарли решил, что девушка совсем не похожа на пострадавшую от насильника. Если Элизабет здесь, то где же… тут Чарли увидел и его самого — приземистого, круглого Инмана Армхольстера. Инман был увлечен беседой с Уэстморлэндом (Уэсти) Войлзом, бывшим председателем правления Технологического. Чарли все смотрел на валики жира, собравшиеся над жестким воротничком парадного облачения Инмана. Ему совсем не хотелось говорить с Инманом. Может, притвориться, что он ничего не знает об Элизабет, как оно, собственно, и должно быть? Может, так и сделать? Зная, каково приходится Инману? Пока Чарли глядел на валики жира и все размышлял, как поступить, тот вдруг обернулся. Чарли отвел взгляд, надеясь, что Инман его не заметил. Потом медленно перевел взгляд обратно, желая убедиться, что тот уже не смотрит, и… попался! Инман смотрел ему прямо в глаза. Тугой воротничок смокинга врезался Армхольстеру в шею, придавая кирпично-красному лицу еще более густой апоплексический оттенок. Круглая голова с зачесанными назад асфальтово-черными волосами… Инман поймал… накрыл его… теперь уже не отвернешься. Пригвоздив Чарли взглядом, Инман поднял руку и угрюмо, даже не пытаясь изобразить улыбку, поманил к себе толстым пальцем. Чарли, лавируя между группами собравшихся, подошел к Инману; Уэсти Войлза к тому времени уже не было.

— Здорово, Инман! — Чарли через силу улыбнулся. Инман не ответил на улыбку, вообще не произнес ни слова.

Только зыркнул сердито и низким голосом заядлого курильщика пробасил:

— Знаешь уже?

— О чем? — спросил Чарли, чувствуя себя последним дураком.

— Об Элизабет? — густо пробасил разгневанный толстяк.

Чарли хотел было что-то сказать, да так и остался с открытым ртом. Наконец пробормотал:

— Знаю, Инман. Знаю.

— Кто сказал?

— А с чего ты решил, что я знаю?

— У тебя на лице написано. Признайся — ведь не хотел подходить ко мне, а?

— Вот черт! — выругался Чарли. — Ну да, знаю, хотя и не должен. Просто не представлял, что тебе сказать.

— Ладно, проехали, — оборвал его Инман, — теперь ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. В таком случае расскажу тебе кое-что еще. — Армхольстер обвел взглядом толпу в фойе. К тому времени все разбились на группки и стояли, беседуя друг с другом. В отдалении Инман заметил Хауэлла Хендрикса с его гладкими, лоснящимися щеками, которые снизу красиво подпирал жесткий воротничок рубашки с черной бабочкой. Улыбавшийся Хауэлл демонстрировал зубастый, прямо как у щуки, рот. — Слушай, Чарли, пройдем-ка в бальную залу. Там пока никого.

Чарли поискал взглядом Серену. Вон она, направляется с Элизабет в Бамбуковую залу. Обычно, если только не намечались такие грандиозные приемы, как «Бал мотыльков», званые ужины устраивали именно в Бамбуковой зале, пристроенной в 1938 году, после очередного пожара. С какой это стати Серена и Элизабет таятся от всех?

Инман и Чарли выбрались наконец из фойе, по пути то и дело пожимая руки и улыбаясь. Чарли это ужасно угнетало. Приходилось постоянно встречаться взглядом с теми, кто смотрел на него и наверняка думал… а может, даже говорил: «Вот ведь сукин сын, а! Пыжился тут, строил из себя и — пшик! — сдулся, всплыл кверху брюхом! Оттяпали у него „Гольфстрим“! Теперь-то уж ему крышка! Вон, одна тень осталась, да и та жалкая! Надо же, а еще притащился сюда!»