Дикарь - Екатерина Лесина

class="p1">— Пожалста, — ответила девочка, сосредоточенно вглядываясь в его лицо.

А ведь она некрасивая.

Слишком темная кожа, которая здесь, внизу, кажется почти черной. Плоское лицо. Узкие глаза. Резкие черты и с возрастом вряд ли они станут мягче. След татуировки, которого хочется коснуться, прочесть странные незнакомые символы.

Но он просто стоит.

Смотрит.

— Ты маг.

— Да.

— Маг убить мама.

— Вряд ли это был я. Да и мстить ты не собираешься. Так?

— Не ты. Найду. Поможешь. Ты мне, я ты.

— Помогу, — согласился Винченцо. — Только вряд ли выйдет толк.

— Почему?

— Твоя мама ведь не отсюда? Так? Я еще не встречал полукровок, даже на приграничных землях. Значит, она жила там, в империи. Верно?

Девочка кивнула.

А она хорошо понимает речь. Куда лучше, чем ему представлялось.

— И была не из простых людей, если кто-то рискнул связаться с магами, чтобы убить её. Это… непросто.

— Да.

— И дорого. Если бы ты знала, до чего непросто кого-то убить. Так что… это был яд?

— Нет.

— Проклятье?

— Да.

— Проклятийников немного, но они свято хранят свои тайны. И тайны клиентов. Я не хочу обещать невозможное.

— Помочь?

— Постараюсь.

— Хорошо, — нажим усилился. — Закрыть глаза. Быть больно.

И не соврала ведь.

Было очень и очень больно.

Винченцо очнулся на полу. Тело сотрясала мелкая дрожь, с которой он не мог справится, хотя и пытался. Стоило пошевелиться, и боль вернулась, правда, не такая оглушающая.

И барабаны смолкли.

И… внутри в голове пустота странная. Непривычная.

Винченцо закрыл глаза, потому как даже неровный свет факелов выжигал глаза. Он поднял было руку, пытаясь заслониться от него, но рука слушалась плохо.

— Голова, — раздался голос. Девочка сидела рядом, устроившись прямо на камнях. — Голова тяжело. Править.

Винченцо промычал что-то невнятное.

Боль утихала. Вспышками.

И с нею, если подумать, можно свыкнуться.

— Что… ты… сделала?

— Тут, — палец ткнулся в голову. — Чужое. Одно. Два. Три. Четыре. Старое. Держало. Убить.

Она все-таки не настолько хорошо говорила.

— На кровь.

— Кровная клятва, — Винченцо продолжал лежать, раздумывая, сумеет ли вовсе подняться или останется таким вот, беспомощным и слабым. — Отцу. Миара поставила новую печать. Поверху. Закрыла.

— Ага. Новое. Сверху. Плохо. Убрать.

— Ты убрала?

— Да.

То-то ему настолько погано, странно, что Винченцо вовсе выжил.

— И другое. Запутало. Теперь голова поправить, — ободрила его девочка и протянула руку. — Будешь здоров. Сильный. Помогать.

— Я помню, — он коснулся темных исцарапанных пальцев. — Что ты здесь вообще делаешь?

— Сила. Слышишь?

— Я ничего не слышу, голова разламывается, — он сумел сесть. И пальцы перестали трястись, что было, несомненно, хорошо… очень хорошо.

Отлично даже.

Твою ж…

— Та. Другая. Твоя кровь. Путать.

— Ты про Миару? Да, с ней сложно, но она мне сестра. У тебя есть сестры?

— Нет.

— А братья?

— Нет.

— Не знаю, посочувствовать тебе или позавидовать.

Девочка фыркнула. Кажется, она не нуждалась ни в том, ни в другом. Но если ей верить, Миара-таки не удержалась, покопалась в его голове. А верить ли? Сестре или этой вот, темнокожей и черноглазой? Что Винченцо о ней знает?

Ничего.

И помощь её как бы не оказалась чем-то иным.

И…

Он потер виски.

— Я здесь. Хорошо. Теперь понимать. Понимать, почему тут. Боги вести. И привести. Сюда.

Девочка встала и подошла к двери, той самой, которую открывала баронесса. А вторую она видит?

— Ты видишь вторую дверь?

— Да, — она не обернулась. — Не трогай. Зовет, но не трогай.

— Почему?

— Там смерть.

— А за другой?

— Ключ, — она легонько толкнула дверь, и та отворилась. Без скрипа. И потянуло знакомой смесью затхлого воздуха, гнили и опасности.

— Стой, — Винченцо вскочил. — Там опасно. Да и смысла нет. Я спускался.

— Идем, — она подняла факел, слишком большой и тяжелый для ребенка.

— Послушай, я понимаю, что тебе любопытно, — боль почти унялась. — Но это действительно опасно. Мне потом было плохо. А я взрослый сильный человек.

— Дурак только.

— Может, и так. Но если что-то с тобой случится, то твой дикарь не обрадуется. И жених. Да и на самом деле нет там ничего, кроме песка и камня. Старый барон все засыпал. А расчищать не начали. На это нужно время.

Он повторял чужие слова и сам в них не верил.

— Идем, — девочка сказала это жестче. — Надо.

Что ему осталось?

Мелькнула мысль, что Винченцо всю жизнь подчиняется чужим приказам и, наверное, привык, если и вправду пошел.

К двери.

За дверь.

Все та же лестница. Черная. С кривыми ступенями. Та же темнота. Пустота. И ощущение бездны под ногами. Спуск недолгий. Всего-то дюжина ступеней и вот он, песок. Камни.

— Теперь видишь?

Девочка молча сунула ему факел. От огня пахло маслами, и жар, коснувшийся лица, успокоил. Она же протянула руки. Длинные тонкие, те торчали из грязных рукавов палками. Пальцы зашевелились, а с губ невесты барона сорвалось слово.

Тяжелое.

Сказанное на совсем ином языке, которого Винченцо не понимал. Но Слово упало.

И проросло в песок.

Оно разворачивалось нитями чуждой силы, которые Винченцо не видел — чувствовал. Пески затрещали. Захрустели, разрывая слежавшийся панцирь. А слово пробивалось ниже.

И ниже.

К яркому огоньку, который горел там, на самом дне. Слово коснулось его. И огонек вспыхнул. Полыхнул. Потянулся навстречу.

— Осторожней, — Винченцо подхватил девочку, которая вдруг покачнулась. — Не спеши.

Теперь он видел и силу, которая уходила вниз, чтобы сплестись с другой силой.

Огонь зашипел, взметнулся, едва не опалив лицо.

— Чтоб тебя, — Винченцо покрутил головой и с облегчением обнаружил скобу на стене, куда и сунул факел. А девочку обнял обеими руками. — Дыши ровнее. И постарайся ограничить силу.

Может, у нее и другая, отличная, ибо собственную Винченцо все еще не ощущал, но принципы работы одни и те же.

— Не нужно много, попробуй… будто нитку сплести. Очень прочную, но тонкую. Вот так.

Огонек поднимался.

Из глубин.

Он был ярким и манящим, а еще хрупким, как и нить силы, что держала его.

— Не спеши. Дыши глубоко. Вот так. Вдох и выдох. Выдох и вдох. И аккуратно, понемногу… умница.

Слышала ли она его? Или Винченцо просто говорил. Он уже не обнимал — держал девочку, не позволяя ей упасть. И в какой-то момент она все-таки стала оседать, а он успел подхватить легкое тельце, хотя и сам с трудом держался на ногах.

Огонек поднялся.

Наполовину.

А потом вдруг вспыхнул ярко-ярко, испепеляя остатки нитей, что опутывали его. Девочка застонала, а из носа её, из ушей хлынула кровь. Но она вместо того, чтобы испугаться, мазнула по носу ладонью. А потом упала на четвереньки и, покачиваясь, путаясь в складках платья, поползла. Добравшись