В тени Нотр-Дама - Йорг Кастнер

— Убежище! Убежище! Убежище!

Толпа повторила слово более воодушевлено, чем незадолго до этого «kyrie eleison». Они больше не требовали смерти Эсмеральды. Убежище! Это обещало больший спектакль, который может продлиться на дни или недели.

Как все церкви и некоторые иные места, Нотр-Дам пользовался правом убежища. Кто бежал сюда, должен был держать ответ лишь перед Богом. Исполнители мирского суда не имели право донимать его, пока он находился в святых стенах. Если он покидал убежище, правосудие людей действовало со всей строгостью.

На Соборной площади воцарился гвалт. Лишь с трудом вооруженные солдаты сумели удержать восхищенную толпу. Множество мужчин и женщин наступали вперед, одобрительно выкрикивая имя Квазимодо и приветствуя его, как героя этого спектакля.

И пока внизу Жак Шармолю, служители суда и офицеры стражи еще совещались, Квазимодо и Эсмеральда показались возле меня на башенной галерее.

Когда горбун увидел меня, его глаз циклопа засверкал враждебно. Осуждал ли он меня за то, что я не пришел на помощь цыганке? Или он просто презирал меня — как всякого другого, как духуy приговоренной к смерти Эсмеральды? Во всяком случае, я посчитал целесообразным держаться от горбуна подальше.

Он встал на перила и поднял Эсмеральду над своей патлатой головой, заорал во все горло «приют!» и «убежище!», и его приветствовали тысячи голосов, словно он таким образом объявил Евангелие. Если не считая его краткого срока на посту Папы шутов, Квазимодо, пожалуй, никогда прежде не получал столько одобрения и восхищения. Он наслаждался этим, и я отступил на задний план. Один раз мой взгляд встретился с взглядом Эсмеральды, и я поверил, что прочитал в ее глазах облегчение, и кое-что еще — триумф!

Я еще больше удивился тому, когда Квазимодо исчез с ней в Южной башне. Толпа славила его, и он снова показался — еще выше, на крыше башни. Там он стоял, все еще держа женщину у себя на руках, отвергнутый природой, церковными догмами — и человеческими законами. Монстр и цветущая красота, я и не мог выдумать себе ничего более противоположного.

Один раз в своей печальной, одинокой жизни Квазимодо посчастливилось принадлежать к числу других. И Эсмеральда, вокруг шеи которой все еще болталась веревка, едва могла осознать свое счастье.

Но у меня было предчувствие, что я переживаю не счастливый исход радостной пьесы, а начало жуткой трагедии, сценой которой был древний собор. Горбун и цыганка казались мне воплощением всякой ананке.

Потому что судьба не любит отверженных.

Потому что люди не любят их.

Спасение прекрасной цыганки отвратительным звонарем обеспечило темой для разговоров весь Париж. В кабаках острова Сите, в торговых конторах Нового Города и в коллегиях Сорбонны обсуждалось это событие. Уличные певцы воспевали храброе сердце звонаря и невиновность танцовщицы, не подозревая, насколько они близки к истине в своих речах. И еще меньше они предполагали, что Эсмеральда заперта в Нотр-Даме не только своим спасителем, но и своим губителем — Клодом Фролло.

Подозревал Квазимодо — или же знал правду? Он охранял танцовщицу, как заботливый отец свое больное дитя. Охранял, как мне казалось, не только от неожиданного нападения королевской стражи в Собор. Так же и внутри Нотр-Дама никому не было позволено приближаться к цыганке. Она ютилась в келье убежища Собора, под косыми балками крыши бокового нефа. Оттуда открывался вид на монастырь, и я спрашивал себя, не подглядывают ли друг за другом отец Фролло и Эсмеральда.

На пятый день после героического поступка Квазимодо я увидел его приемного отца после вечерни идущим запутанным путем к приюту и осторожно последовал за ним, скрываясь в тени столбов и выступов стен. С бьющимся сердцем я услышал громкие голоса из убежища. Они принадлежали отцу Фролло и цыганке. Очевидно, они ругались друг с другом, и я чуть было не вмешался. По возможности, Фролло хотел завершить то, чего был лишен палач.

Когда я как раз покинул свой тайник и хотел поспешить на помощь Эсмеральде, меня остановили громкие, тяжелые шаги. Квазимодо пробежал мимо, но к счастью меня он не заметил. Он бросился в каморку Эсмеральды и вышвырнул своего приемного отца с такой силой, что Фролло упал на пол в проходе. С чрезвычайно серьезным лицом архидьякон поднялся и молча покинул это место, дрожа от ярости. Так как я видел на День Трех волхвов, как безоговорочно Квазимодо вступился за своего хозяина, этот эпизод показался мне крайне примечательным. Отец Фролло потерял свою власть над звонарем?

Более того, Квазимодо оказался под влиянием чар прекрасной цыганки, а возможно, — еще и во власти ее колдовских сил. Как иначе можно объяснить, что он так внезапно появился, словно, будучи глухим, мог услышать крик о помощи?

Позже я узнал, что он оставил своей подопечной свисток для экстренных случаев, чей звук только и добирался до его почти мертвых ушей.

Он хотел спасти Эсмеральду из благодарности, потому что в свое время она дала ему напиться воды, хотя по приказанию Фролло он пытался похитить ее. Поэтому его самаритянский поступок был ничем иным, как расплатой за долг. Однако теперь, очарованный ее близким соседством, горбун попал под ее очарование — ту самую необъяснимую силу, которая тянет мотылька на свет. Я сам тоже ощущал магическое притяжение и не думал ни о чем другом, кроме этого ослепляющего света.

В Южной башне проводились крупные работы по благоустройству. С раннего утра до позднего вечера я слышал стук молотков рабочих и звук пилы. Повсюду на башне и на галерее между двумя башнями стояли их повозки и инструменты, камни и балки. Но не это стало причиной того, что Квазимодо давно уже не спал в своей потайной каморке. Когда я хотел проскочить к Эсмеральде ночью после ее спасения, я чуть было не споткнулся об него. Он лежал поперек перед входом в ее келью и охранял ее даже во сне. Я развернулся обратно к Северной башне. Я был разочарован — общение с союзницей никак не могло наладиться, и, кроме того, я соскучился по ее грациозной фигуре, бронзовой коже, огненным глазам и черным бархатным волосам, по аромату Эсмеральды и ее нежным объятиям.

Как пленница Нотр-Дама, она стала недосягаема для меня — как и прежде, когда она была пленницей Гран-Шатле и Консьержери. Каково ей приходилось быть только в обществе горбуна и своей козочки? Животное последовало за своей хозяйкой в Собор, и Квазимодо привел ее к ней — а заодно приносил ей еду, питье и платье.

Однажды вечером, когда Эсмеральда уже три недели жила в Соборе, я вышел на площадь перед Собором, чтобы купить себе пару яблок. Когда я стоял у тачки торговца фруктами, то почувствовал руку у себя на плече и обернулся, испугавшись, что карманник хочет срезать мой кошелек. Исхудавший мужчина с белокурыми волосами улыбнулся мне, при этом морщины избороздили его лоб.

— Посмотрите-ка, посмотрите-ка, мой последователь на службе его странности, Клода Фролло, — пропел Пьер Гренгуар. — Я искал вас, мой друг.

— Меня, почему?