Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева

его дома, его семьи. Он всю жизнь думал только о семье и работал на благо семьи, и вот… Как же страшна Твоя кара, Огонь. Почему Ты не остановил меня тогда, в первый день? Я бы отказался и, да, потерял бы место, но я был молод и нашёл бы другую фирму, работал бы с… другим сырьём, да, за меньшую зарплату, но был бы чист перед Тобой, Огонь. А сейчас… уходить поздно и некуда. Только… да, иного пути у меня теперь нет. До седьмого колена Огонь карает. Прости, Огонь, что… что не понял Тебя, не захотел понять раньше. А ведь Ты предупреждал. Два мертворождённых законных сына, трижды от разных женщин слабенькие умирающие в первые же месяцы бастарды, а законные дочери… Старшим ещё тогда, на их совершеннолетие, Ведомство Крови поставило штамп на их картах: «Репродуктивная деятельность нежелательна ввиду потенциальной генетической неполноценности». На бумаге, не на теле, но тоже «пересмотру не подлежит». Младшей разрешили рожать, а внуки… Огонь Великий, будь к ним милостив, они не при чём, моя вина, я и отвечу…

Он тяжело встал, взял из буфета чашу для возжиганий и поставил её на стол, пошёл в спальню, забрал из потайного ящика в прикроватной тумбочке папку с документами на квартиру и на храмовые вклады дочерей и внуков, вернулся и положил её рядом с чашей. Проверил, как разложены документы. Будем надеяться, что зять выполнит его завещание и не выгонит девочек, оставит семью общей. Огонь возжигать не будет, чтобы никого не разбудить, Огонь поймёт… Пойми меня, Огонь, я не для себя, для них, прими меня и дай мне предназначенное, но пощади их…

Выключив свет, он вернулся в спальню, достал из прикроватной тумбочки со стороны жены — так там всё и оставалось нетронутым со дня её смерти, хотя уже… сколько же лет прошло, нет, неважно — пузырьки и коробочки с таблетками, отобрал болеутоляющие, успокаивающие и снотворные. Врачи и аптекари предупреждали, что ни в коем случае нельзя смешивать, что несоединимые, принимать строго по расписанию с перерывами и следить за дозировкой, потому что превышение смертельно опасно. Вот и соединим, стакан с водой у изголовья наготове, и выпьем все, и сразу, горсть за горстью, всё. И ляжем, чтоб не на полу, а в своей постели. И… голова уже кружится и в глазах темнеет, мрак и боль вечного Огня, иду к Тебе, Огонь Справедливый…

В спальне девочек сёстры снова переглянулись. Кажется, да, отец лёг и заснул. Ну, слава Огню, отец дома, жив и здоров, теперь всё будет хорошо.

Королевская Долина. «Логово» Акхарайнов

В замке Акхарайнов благопристойность, тишина и порядок. Не приём и тем более, не бал, даже не, как говорят алеманы, раут, а просто маленький… мм-м… скажем так: мальчишник в кабинете для бесед.

— Подлые мерзкие твари! Клянусь, Огнём клянусь, я их найду! Я их уничтожу!

— Ты про газету?

— Нет! Об этих я и мараться не стану! Это только… стадо! Куда им пастух укажет, туда и бегут. Но пастухов я найду!

— Ты понимаешь, куда пойдёт след? И сколько ты пройдёшь, нет, тебе дадут по нему пройти?

— Хоть на шаг, но я…

— Окончательно загубишь род.

— Да плевал я на род!

На столь кощунственное, даже святотатственное заявление собеседники промолчали, дружно сделав вид, что не только не слышали сказанного, но и что ничего не прозвучало. «Думать ты можешь, что угодно, но вслух должен говорить только то, что положено», — старая мудрость, но, к сожалению, пренебрегаемая нынешней молодёжью. Но никто и не возразил. Если кому-то так хочется испепелить свой род, то, как говорится: нам же меньше работы. Когда твои враги истребляют друг друга, не мешай процессу

Молчание собеседников, их скучающе равнодушные, не осуждающие лица не то, чтобы отрезвили, но заставили всё-таки остановиться и перевести дыхание.

После недолгого молчания разговор возобновился очень спокойным и умеренно деловым тоном.

— Потери настолько велики?

— Дело не в сумме, а в принципе. Но… и да, ощутимы и даже, — несколько смущённая улыбка, — существенны.

Задумчивые кивки. Да, одно к одному, все поленья в один костёр, эта безумная ненужная перерегистрация, рекомендации — Королевской Долине не приказывают! — по упорядочению условий содержания опекаемого контингента, мораторий на «право личного клейма» и самостоятельную утилизацию…

— Вряд ли они пойдут на полную отмену.

— Если там, — глаза на мгновения даже не движением, а намёком на него указывают на висящий в углу портрет Главы Нации, — не полные идиоты, то не пойдут.

— Да, это крушение всего, коллективное самоубийство.

— Думаешь, они это понимают?

— Это надо не понимать, а чувствовать.

И опять молчание.

— Но если война…

— Не если, а когда.

— Ну, война очередная, не первая и не последняя, это не повод паниковать и менять…

— Да, стадо расплодилось, можно и, — усмешка, — проредить.

— И нужно.

— Не менять, а ломать!

Они так ничего и не понимают, но всё же попробуем проверить, да, подкинем вот это:

— Или мы, именно мы, меняем, сами, и так, как нам нужно, или нас сломают. И эта война будет именно последней. Для нас.

И дружный хор не столько возражений, сколько возмущений.

— Вы паникёр.

— Они не посмеют!

— Мы основа основ!

Он кивает, понимая, что спорить бесполезно и отвечает про себя. И не вопросом, а утверждением: «Да, но сколько нас осталось» И улыбается давно подсчитанному результату.

Немолодые, а многие и просто старые наследники когда-то всесильных родов, осколки королевских династий. Такие дружеские посиделки, беседы, ну, почти равных. И с каждым годом, а то и чаще кабинет просторнее и приборов меньше. Да, время — неплохой союзник. Не спеши, и ты увидишь, как мимо твоего дома несут труп твоего врага.

— А эти святоши, эти ханжи… — снова вскипает самый молодой из них.

Вот неуёмный! Хотя Таррогайны никогда не славились благоразумием. Но задевать Храм опасно не только для говорящего, но и для слушающих, если только они не собираются устраивать гонки — кто успеет донести первым. И взгляды становятся осуждающими, а лица хмурыми и даже возмущёнными.

— Крайнтир, прекрати!

Резкий окрик заставил не только замолчать Крайнтира, но и подтянуться и сесть прямо остальных.

— Прекрати истерику, — это уже спокойнее, но по-прежнему властно. — И какого аггела тебя понесло в «Три кольца»? У тебя своя фирма, ты — технарь, вот и не лез бы не в своё дело.

— У меня…

— Знаем.

Ехидные ухмылки.

— Знаем-знаем. И о твоей гениальности, и о деловой хватке.

Крайнтира зримо трясёт от ненависти и невозможности ответить. Вот… вот сволочи