Анатолий Тарасов - Александр Горбунов

Гречко с кандидатурой Бескова, предложенной Тарасовым, согласился. Правда, с большим трудом. Сам же Бесков согласился с кандидатурой Бубукина, о котором ему сказал Тарасов, и дал Тарасову слово, что они будут работать вместе. Спустя день-другой, однако, Константин Иванович пригласил Бубукина к себе домой и сказал ему, как вспоминал Валентин Борисович, следующее: «Валентин, я с удовольствием бы с тобой работал, но дело в том, что у тебя своих футбольных мыслей много в голове. Двум медведям в одной берлоге делать в принципе нечего. Мне нужен человек, который бы меня слушался. Ставил фишки мне и прочее. Я считаю, что ты уже выше, можешь работать на самостоятельной работе».

Бубукин, быть может, и готов был уйти сам. Но он уже был при офицерском звании и потому сказал Константину Ивановичу: «Я человек военный. Как только министр подпишет приказ о моем освобождении и вашем назначении, я сразу уйду. А пока я уйти никуда не могу».

Тем же вечером к Бубукину по-соседски, в спортивном костюме, с пластмассовым ведерком соленых помидоров, заглянул Тарасов, обо всем уже знавший. Возникшее обстоятельство его сильно огорчило. «Зоя, — поинтересовался он у жены Бубукина, — выпить есть что? Или мне сбегать?» На столе моментально появились водка, грибы, огурцы, легкая закуска, тарасовские помидоры и персональная тарасовская вечерняя тарелка куриного супа с лапшой. «Тарасова, — хмуро сказал гость, — еще никто никогда не обманывал. Ел хлеб с маслом и будешь есть хлеб с маслом. Завтра в девять часов ко мне. А сейчас выпьем за ваше здоровье…»

Валентин Борисович, обладая, по-видимому, на сей счет информацией от самого Тарасова, рассказывал о том, что Тарасов еще раз переговорил с Гречко. Ссылаясь на неких специалистов, с которыми он разговаривал насчет Константина Ивановича, Тарасов сообщил, что они пришли к выводу, что Бесков не может возглавлять армейский клуб. Не потому что не знает дела, в тренерском деле он как раз силен, а потому что не любит подчинения.

После этого закрутилась серьезная интрига. Вице-адмирал Николай Шашков, возглавлявший Спорткомитет Министерства обороны СССР, отправился к министру утверждать кандидатуру Бескова. Гречко не утвердил, а распорядился назначить старшим тренером Бубукина. Но потом встречи с министром сумел добиться Владимир Федотов, решивший похлопотать за Бескова — своего тестя. Гречко эта возня надоела, и он приказал начальнику «большого ЦСКА» оставить Бубукина вторым тренером, а старшим назначить кого-нибудь из армейцев. Назначили Алексея Мамыкина, продержавшегося на этом посту сезон с небольшим.

Тарасов знал себе цену. На одной из фотографий в его домашнем кабинете запечатлены Пеле, Свен Юханссон-Тумба и сам Анатолий Владимирович. Показывая ее Владимиру Акопяну, Тарасов, улыбнувшись, прокомментировал: «Лучший футболист мира, лучший хоккеист мира и…» И, по свидетельству Акопяна, «после короткой паузы рассмеялся». Снимок, стоит сказать, сделан во время торжественного открытия в Москве первого в России гольф-клуба, хозяином которого был Тумба.

В Зале славы в Торонто под портретом Анатолия Владимировича Тарасова — единственного европейского тренера, представленного в этой «хоккейной Мекке», — написано: «Анатолий Тарасов — выдающийся хоккейный теоретик и практик, внесший огромный вклад в развитие мирового хоккея. Мир должен быть благодарен России за то, что та подарила ему Тарасова». Портрет этот был нарисован специально прилетавшим в Москву — по заданию руководства НХЛ — художником. В Зал славы Тарасова ввели сразу после того, как дома ему пришлось — не по своей воле — фактически завершить тренерскую карьеру, стать жертвой негласного запрета на профессию. Воистину, нет пророка в своем отечестве…

Коэффициент неприязни советских спортивных начальников к Тарасову, неприязни, граничившей с ненавистью (и кто знает сколько раз эту границу переходившей), зашкаливал до такой степени, что ему даже не удосужились сообщить о введении в Зал славы. Не говоря уже о том, чтобы командировать великого тренера в Торонто для участия в торжественной церемонии. Организаторам в ответ на приглашение, поступившее в Спорткомитет, сообщили, что Тарасов болен. Перстень, причитающийся каждому обитателю самого престижного в мировом хоккее Зала, вместе с именной дощечкой тогдашним канадский посол в СССР Роберт Артур Дуглас Форд привез Тарасову в его московскую квартиру.

В Зал славы попадают причастные к хоккею люди по трем номинациям: игроки, судьи и «созидатели» — по этому разряду проходят все, кроме хоккеистов и арбитров, в частности тренеры. Мало того, что Тарасов стал в этом Зале первым европейцем (точности ради первым членом Зала славы из Европы стал бельгиец Поль Луак, 25 лет возглавлявший Международную лигу хоккея на льду, но он не практик, а функционер), так еще фактически и первым тренером — одновременно с ним был избран канадский специалист Томми Айвен. До них среди «созидателей» тренеров не было.

Первый раз Тарасов увидел себя в Зале славы в 1978 году, когда приезжал с молодежной сборной СССР на чемпионат мира. Четыре года спустя после избрания. В Торонто мэтра доставили на лимузине, встречали со всеми полагавшимися по такому поводу почестями. Устроили, можно сказать, отложенную церемонию включения в число избранных.

Большое, согласно устоявшемуся выражению, видится на расстоянии. Применительно к Тарасову масштабы этого «большого» поражают. Дома он практически забыт. Его работы по сей день столь же актуальные, как актуальна, например, книга Бориса Аркадьева «Тактика футбольной игры», не переиздают. (Стоит, правда, отметить появление благодаря внуку Анатолия Владимировича Алексею Тарасову в 2015 году в книжных магазинах фундаментальной работы мэтра «Родоначальники и новички»: Тарасов лет двадцать вынашивал идею написания этой книги, очень хотел, чтобы она была издана в Советском Союзе, отправлял даже заявку на имя руководителя Госкомиздата Михаила Ненашева, но она так и не была издана.) Его наследие практически не изучается. «Сегодня у каждого финского тренера лежит на столе книга Анатолия Тарасова «Тактика хоккея», — рассказывает Юрий Карандин. — Я собирал тренеров по региону Сибирь — Дальний Восток. Так многие даже не знают, что такая книга вообще есть. Надо — в память о Тарасове восстанавливать Высшую школу тренеров, и чтобы не 150 часов они там занимались, а двухгодичный курс проходили, с защитой диплома».

Дома вспоминают о великом тренере от случая к случаю. В Северной же Америке Тарасов — бог. Там редко произносят хвалебные слова о великих представителях советского хоккея, но Тарасов — исключение.

В начале 90-х Тарасова пригласили в Бостон для чтения лекций профессиональным хоккейным тренерам и экспертам и проведения семинаров по актуальным вопросам развития хоккея. Он полетел вместе со старшей дочерью Галиной, которая сопровождала его во всех поездках. Татьяна в то время находилась в США и, узнав о том, что отец и сестра будут в Бостоне, отменила все ближайшие дела и отправилась в пятичасовой путь на встречу с ними. Сестры плакали, когда увидели, как на вечере, устроенном в честь выдающегося тренера, все присутствующие стоя приветствовали их отца, 40 минут внимали каждому его слову и — вновь стоя — долго аплодировали. Татьяна вспоминает, что «он настолько чувствовал себя в своей тарелке, что вышел на сцену без костылей, даже перестал хромать, и на глазах седой, побитый жизнью человек в одночасье сбросил дет двадцать».