Другая женщина - Пенни Винченци

- Руфус, мне казалось, что ты не любишь, когда ругаются. Проклятия из тебя так и сыплются. Наверное, ты скоро и закуришь.

- Скорее запью. Ты кого хочешь выведешь из себя!

Тилли молчала. Она включила радио и стала искать нужную станцию, но Руфус отдернул ее руку:

- Не надо включать радио, когда я с тобой разговариваю!

- Бедняжка Руфус! - сказала Тилли. Ситуация стала казаться ей забавной.

- Не смей говорить со мной свысока!

- Руфус, у меня этого и в мыслях не было.

- Ты всегда так говоришь. Ты всегда решаешь, что для нас лучше. Это просто оскорбительно для меня. Неужели ты этого не понимаешь?

- Руфус, у меня есть идея.

- Тебе лучше сейчас помолчать.

- Куда мы едем?

- Ко мне на квартиру.

- О!

Тилли некоторое время молчала, затем внезапно с ужасом вспомнила о Сюзи. Сюзи, больная, испуганная, лежит в больнице.

- Прости, Руфус, я совсем забыла. Как твоя мама?

- Хвала Господу, все хорошо. Во всяком случае, мы на это надеемся.

Сейчас его голос звучал спокойнее, и он постепенно стал походить на прежнего Руфуса.

- И она так никому и не сказала о своей болезни?

- Нет.

- Стойкая леди!

- Да.

Рот Руфуса был крепко сжат, глаза устремлены на дорогу. Тилли положила руку ему на колено.

- Не делай этого, - попросил он. - Я не выдержу.

- Руфус, я не уверена, что хочу ехать к тебе на квартиру. Ты сейчас в таком настроении…

- Ты сделаешь то, что решил я, - ответил Руфус. - Я все время потакал твоим желаниям, теперь с этим покончено. Будем делать то, что я сочту нужным. А сейчас я считаю, что мы должны поехать ко мне.

- Хорошо, - смиренно согласилась Тилли.

Квартира Руфуса располагалась в Брук-Грин в пяти минутах езды от Чизвик-Мэлл. Тилли часто упрекала его, что он полностью полагается на вкус матери. Квартира была полностью обставлена Сюзи и сияла чистотой, так как приходящая женщина, нанятая ею же, постоянно скребла и мыла ее до блеска. В сотый, а может, и в тысячный раз Тилли посмотрела вокруг: мебель в стиле викторианской эпохи, на стенах акварели, семейные фотографии в серебряных рамочках, до блеска начищенные деревянные полы - и повсюду цветы. Тилли в который раз подивилась, как Руфус может представить ее в этом чистом красивом доме, который так привычен для него и совсем не подходит ей, и в который раз сказала себе, что он совсем не для нее.

- Руфус, мне надо срочно позвонить Фелиции. Она, наверное, очень на меня сердита.

- Да, конечно, - вежливо ответил Руфус.

Тилли сняла трубку. Фелиция была вне себя от гнева.

- Компания составила для тебя особую программу, - кричала она в трубку, - и собиралась устроить прием в твою честь! Что я должна теперь им сказать?

- Скажи им, что я заболела или что-нибудь в этом роде.

- Это так на тебя не похоже, Тилли! Что вдруг на тебя нашло?

- Фелиция, прости меня. Каждый может ошибаться.

- Люди, которым платят два миллиона долларов, не имеют права на ошибку! Это совершенно исключено. Послушай, я могу забронировать билеты на завтрашний рейс. Надеюсь, на этот раз ты не забудешь паспорт?

- Я думаю…

- Хорошо, я позвоню тебе позже. Ты где?

- У Руфуса. У тебя есть номер его телефона. Фелиция, я очень сожалею. Прости меня.

Но Фелиция уже повесила трубку.

- Я сварю кофе, - сказал Руфус, - но сначала позвоню в больницу.

- Хорошо.

Руфус поговорил по телефону и повеселел.

- Мама чувствует себя хорошо, - сказал он. - Попозже я к ней поеду. Она передает тебе большой привет.

- Она у тебя молодец. Теперь я понимаю, почему ты ее так любишь. Я тоже полюбила ее.

- Я…

- Что ты?

- Ничего. Просто так.

- А твой отец сейчас с ней?

- Да, хотя он и не мой отец.

Тилли молча смотрела на него.

- Извини, - сказал он, - сейчас приготовлю кофе. Руфус долго отсутствовал, а когда вернулся, его глаза были мокрыми. Он молча опустился в кожаное кресло у окна. Тилли подошла к нему, села рядом и взяла его руку.

- Хочешь мне все рассказать? - спросила она.

- Да, - ответил он, - хочу. - Он посмотрел на нее без всякой враждебности и злости.

Он рассказал ей, как накануне вечером случайно подслушал разговор между матерью и Джеймсом, как это потрясло его, как он не мог простить предательства и не знал, что ему дальше делать, как жить.

- Понимаешь, я до сих пор не могу в это поверить, - говорил он. - Я всегда считал мать совершенством.

- Ничто и никто не совершенны в этом мире, - ответила Тилли.

- Но для меня она была такой. А сейчас у меня просто опустились руки. Все, во что я так верил, рухнуло в одно мгновение. Скажи мне сейчас, что земля плоская, и я поверю. А мой отец… я хочу сказать, Алистер… Что должен был он чувствовать? Как он мог жить все эти годы, зная о предательстве матери? Я не знаю, что мне делать. Я должен их всех ненавидеть. Я совершенно растерялся. Как мне с этим жить дальше? Все потеряло для меня смысл. Тилли, ты нужна мне, как никогда. Ты должна быть всегда рядом. А ты решила уехать и оставить меня совсем одного.

Руфус посмотрел на нее, и в его взгляде была такая растерянность, что у нее на глаза навернулись слезы. Тилли склонилась к нему, нежно погладила по щеке, поцеловала в губы, и все это время ее мозг бешено работал: какие найти слова, что сделать, чтобы помочь ему?

- Послушай, - начала она, тщательно подбирая слова. - Знаешь, что я думаю по этому поводу? Я думаю, что твоя мать чудесная женщина. Пусть она была неверна твоему отцу. Такое часто случается в жизни. Почти ни один брак не обходится без этого. Твой отец не дурак, и он все прекрасно знал. Не говори мне, что он не знал. Это все равно что сказать - земля плоская. Он знал и прощал ее. Она заслуживает прощения. Ведь от этого она для тебя не стала хуже? Ты же не можешь вот так сразу зачеркнуть все те годы, когда она любила тебя, заботилась о тебе, стирала твои пеленки… Хотя, наверное, это делала няня.

- Иногда стирала, - ответил Руфус, впервые улыбнувшись.

- Значит, стирала пеленки, вытирала твой сопливый нос, каждый день водила тебя в школу, читала на ночь сказки, смеялась твоим шуткам, выслушивала рассказы о всех твоих бедах, наконец, с любовью обставила твою квартиру, в которой мне не место. Разве она всего этого не делала, Руфус? Ей хватило мужества не рассказывать никому о своей болезни, чтобы не портить людям настроение, хотя сама она терзалась от боли и отчаяния. Ко всем ее страданиям добавилось и то, что она знала, почему ты так внезапно исчез. Она очень мужественная женщина. Она осталась для тебя прежней. Ничего не изменилось.