100 магнитоальбомов советского рока - Александр Исаакович Кушнир

/ Над домами в тихий вечер поднимаются дымки / Дымки-и, дымки...»

Пожалуй, именно со времен программы «Родина» в московской рок-среде стали относиться к вокалу Орлова как к чему-то нарицательному — мол, группа могла звучать просто отлично, если бы исполняла только инструментальную музыку. Многим казалось, что когда Орлов пел или играл на саксофоне, то откровенно фальшивил. Игорь Журавлев из «Альянса», разрабатывавший в тот момент сходные идеи в музыке, в сравнении с Орловым воспринимался чуть ли не оперным певцом. В реальности у Орлова была такая манера — основанная скорее не на знании нотной грамоты, а на сиюминутных ощущениях и ассоциациях.

Экспериментируя с чужими текстами, Орлов интонационно изменял их смысл до неузнаваемости. И если в романтических зарисовках лидер «Коперника» создавал свой, ни на что не похожий мир («поля и горы в зареве огней»), то стихи патриотического плана Орлов доводил до уровня бытового и социального абсурда. И когда он тонким, вибрирующим голосом пел «за штурвалом комбайна я увидел музу мою», смысл оригинала искажался с точностью до наоборот. Прямо на глазах неживое становилось живым.

Когда борьба с текстами народов Севера превращалась в неравный поединок и материал, не желая сдаваться, сопротивлялся до упора, Орлов безжалостно резал по живому, оставляя на пленке только инструментальные партии. Так произошло с композицией «Конники», которая до этого исполнялась с вокалом, а в студии была зафиксирована в сокращенном варианте как чисто инструментальный номер.

В концертном воплощении этой программы Орлов часто использовал перкуссию и арфу, на которой играла жена Игоря Леня, одетая в белое бальное платье. Все музыканты неподвижно сидели на стульях, исполняя песни из «Родины» в более замедленном (в сравнении с альбомом) темпе, тем самым превращая эту программу в монотонный и затянутый транс. Сквозь плотный слой дымовой завесы на экран пробивались тугие лазерные лучи, пущенные из установки, украденной во имя искусства в неком научно-исследовательском институте. Апофеозом акции являлись «Дымки» — окутанная ледяной пеленой аранжировок ария Снежного короля, плавно рассекаемая звуками арфы и саксофона.

Как программа, так и альбом завершались эпохальной 6-минутной композицией, в которой «пение птиц по кронам», «легкий шепот ветра» и «напев старинной песни» органично сплетались в единое целое, называемое словом «Родина». Пространство и время бесследно исчезали, поглощенные нечеловеческой красотой издаваемых звуков. Это был флюидный финал из ниоткуда — «ангельские трубы и дьявольские тромбоны» по Берджесу, легионы серафимов, неслышно спешащих на трубный зов по горячему песку первомудрости. Любые оценки, эпитеты и комментарии в данном случае бессмысленны. Остается только сожалеть, что за последующие четырнадцать лет в стране так и не нашлось человека, который догадался бы выпустить эту изумительную работу на компакт-диске.

Проходной двор. Блюз в 1000 дней (1986)

сторона A

Отдавшим сердце рок-н-роллу

Когда не остается слов

Пессимистический блюз

Кошка на крыше

сторона B

Я собрался не туда

Рожден чтоб играть

Сказка о Карле

И я пою

Выступавший под вывеской «Проходного двора» новосибирский музыкант Юрий Наумов еще в самом начале 1980-х мечтал играть вместе с «умной тяжелой группой», ориентированной на средне-медленный темп композиций и избегающей примитивных рок-н-ролльных клише. В альбоме «Депрессия», записанном в 1982 году с барабанщиком Владимиром Зотовым и гитаристом Олегом Курохтиным, Наумов, играя на басу и акустической гитаре, попытался нащупать контуры той звуковой галактики, которая впоследствии станет пространством его гитарных вибраций.

Наумов исполнял блюзы с психоделическим оттенком, налетом социальности в текстах и намагниченной мелодической линией с запоминающимися гитарными риффами, которые, подобно мантре, оказывали воздействие на подсознание слушателей.

«Меня манила драматургия композиций, выходящих за 5-минутный формат, — вспоминает Наумов. — Во мне присутствовал азарт исследователя, изучавшего, каким образом смещаются акценты и кульминация, если песня начинает жить в течение некоторого времени, не предусмотренного культурными стандартами».

Наумов начал отталкиваться от стилистики Led Zeppelin, планируя разрабатывать подобную стену звука с собственной группой, в которой он мог бы выступать в качестве поющего басиста.

Однако все сложилось иначе.

Вскоре после совместного переезда с барабанщиком Владимиром Зотовым в Питер Наумов осознает, что его мечта о собственной команде становится нереальной.

«Так случилось, что Зотов познакомился в «Сайгоне» с чудесной девушкой, которая вскоре подсадила его на иглу, — невесело вспоминает Наумов. — Володя начал активно торчать, задолжал какие-то деньги питерской наркомафии, и в 1985 году я потерял барабанщика. Так я остался без группы».

По всей видимости, до этого момента Наумов не задумывался всерьез об идее «человека-оркестра», но именно подобное стечение обстоятельств заставило его воспринимать себя как нечто самодостаточное. По крайней мере, в стенах студии.

«Где-то в районе 1986 года внутри меня стартовала новая звуковая цивилизация, — говорит он. — Из-за отсутствия музыкантов-единомышленников я попытался создать новый тип общения с гитарным пространством. Мои предыдущие эксперименты с акустической гитарой, с ее перестройкой и раскачиванием, которые раньше делались на автопилоте, внезапно стали для меня поискной фокусной точкой».

Наумов начал реструктурировать аккорды в общую гитарную ткань, представляя в упрощенном виде, через один инструмент наиболее существенные элементы рок-ансамблевого звучания. Естественно, в акустическом воплощении.

Примерно с середины 1985 года он начинает давать акустические концерты не только в Ленинграде, но и в Москве, выступая на них с набором 8–12-минутных околоблюзовых номеров. Как светлячки на свет, на подобные психоделические оргии собиралась литературно вышколенная аудитория — как правило, дети крепкого среднего класса и интеллектуальной элиты обеих столиц. К осени 1986 года программа наумовских квартирников уже включала в себя такие эпохальные композиции, как «Частушки», «Азиатская месса», «Сарабанда». Эти концерты сопровождались бесчисленным количеством кустарных акустических записей, создавших Наумову определенное реноме, но имевших мало общего с его концепцией идеального звука.

Что же касается альбома «Депрессия», то резонанс на него был самым минимальным, отчасти — по причине низкого качества записи и безобразного распространения. К примеру, один из оригиналов «Депрессии» был подарен Наумовым своему духовному гуру Майку Науменко, у которого вскоре был похищен во время грандиозной попойки какими-то свердловскими гопниками. Еще один экземпляр альбома аналогичным образом пропал из стен московской квартиры Кинчева. В итоге Наумову надо было все начинать с нуля, отразив на пленке звук, который не имел ничего общего с записями его акустических квартирников.

«Саунд альбома в моей голове — это абсолютно сепаратный канал, — говорит Наумов. — После того, как Юрий Орлов из «Коперника» познакомил меня со звукорежиссером Игорем Васильевым и я увидел его квартирную студию, я понял, что для записи альбома нужно подбирать материал, который наименее пострадает от подобных нищенских условий».

Наумов начал