Малыш и Буйвол - Михаил Кликин

Он страшно устал, он не был уверен, что сумеет подняться на ноги, когда выберется из-под саней. Он дрожал, и закаменевшие мышцы точила тупая боль.

Ему казалось, что от усталости в глазах его меркнет свет, но на самом деле это заканчивался день.

Они въехали в большое селение, когда совсем стемнело. Возница натянул поводья, и лошади, храпя, остановились возле двухэтажного каменного дома с заляпанной снегом вывеской над двустворчатой дверью. Откинув высокий борт, монахи соскочили с саней на дорогу, запрыгали, весело пританцовывая, хлопая друг друга по плечам, разминаясь.

На улицах села было пусто и тихо. Неярко светились окна домов, и в них, словно в театре теней, сонно двигались темные силуэты. Из печных труб вылетали редкие алые искорки и сразу терялись среди звезд.

Один из монахов взошел на крыльцо и долго стучал в запертую дверь.

– Что надо? – наконец послышался изнутри сердитый голос.

– Горячую еду и комнаты для отдыха.

– Есть чем платить?

– Конечно!

– Сколько вас?

– Много!

Заскрежетал отодвигаемый засов. Лязгнул откинутый крюк. В приоткрывшейся щели мелькнул свет, показалось небритое помятое лицо, дыхнуло паром:

– Заходите!

– Мы-то зайдем, а вот друзьям нашим требуется помощь. Они ходить не могут.

Хозяин постоялого двора глянул поверх плеча монаха на дорогу. Пробормотал, чуя что-то неладное:

– Не понимаю я тебя…

– А что тут понимать? – Монах повернулся к топчущимся на дороге товарищам, крикнул им: – Давай, тащи их сюда!

Хозяин постоялого двора увидел, как одетые в белое люди принялись стаскивать с высоких саней какие-то кули, судя по всему тяжелые и неудобные. Он не сразу сообразил, что это за свертки. А когда понял, попытался захлопнуть дверь, но лишь прищемил ногу стоящего на крыльце незнакомца.

– Что-то не так? – ухмыляясь, спросил монах.

– Я ничего не видел, – бледный хозяин дергал неподатливую дверь. – Ничего не знаю. Увозите своих мертвецов, а я никому ничего не скажу…

– Какие мертвецы? – Монах, сделав удивленный вид, обернулся. – Ты про них? Не волнуйся, они все живы. Они просто очень устали, и мы связали их, чтобы они не тратили последние силы. Мы о них позаботились, теперь о них позаботься ты… – В руке монаха появился тряпичный мешочек, подпрыгнул, глухо звякнув драгоценным металлом. – Размести их в комнатах, пусть поспят. Утром развяжи веревки, принеси завтрак. Позаботься о них как следует! Они наши друзья. Хорошие друзья! Мы им обязаны. Понял меня?.. – Монах протянул туго набитый кошель, и хозяин машинально взял его.

– Я все понял… Я все сделаю…

– Вот и хорошо… А теперь открывай дверь пошире, чтобы мы могли затащить наших друзей в твое вонючее заведение…

Лошади стояли. Не бежала назад обледенелая дорога. На снегу топтались ноги в белых штанах и в белых чулках, натянутых на сапоги. Лежали на обочине спеленатые тела, словно завернутые в черные саваны. Было тихо: не скрежетал снег, не скрипели сани. И в тишине отчетливо слышались голоса:

– …Они наши друзья. Хорошие друзья! Мы им обязаны. Понял меня?

– Я все понял… Я все сделаю…

– Вот и хорошо… А теперь открывай дверь пошире, чтобы мы могли затащить наших друзей в твое вонючее заведение…

Атэист свалился с полоза, перекатился к противоположной стороне саней, стараясь не шуметь.

Лошади, кажется, его чуяли. Всхрапывали, звенели сбруей.

Только бы люди не заметили!

Еще кто-то спрыгнул с саней. Длинный кнут, словно хвост, потянулся за широко вышагивающими ногами.

Голоса:

– За руки бери! Под мышки! Поднимай!

– Тяжелый какой!

– Иди парнишку тащи!

– Волоком, волоком давай! К крыльцу!

– Что раззявился? Тоже берись!..

Атэист выбрался из-под саней, встал на четвереньки, дыша на закоченевшие руки, слушая голоса, доносящиеся из-за дороги.

– Дверь держи! Шире! Через порог его давай! Заноси!

– Тяжеленный какой!

– Лук подбери!

– Девчонка брыкается!

– Еще бы не брыкалась в руках такого урода.

Дружный смех…

Атэист, цепляясь за борт, приподнялся. Шагнул на деревянных негнущихся ногах, осторожно выглянул из-за саней.

Монахи заносили пленников в дом. На дверном косяке висел фонарь. Под стеклом бился огонь, и в такт с его биением колыхались вытянувшиеся тени, и дрожало на снегу круглое пятно света.

– Эй, хозяин, принес бы нам хлебнуть чего бодрящего, горячительного!

– Да закусить не забудь!..

Атэист, согнувшись, держась в тени, подкрался к открытому борту. Заглянул в сани.

В углу на прибитых к днищу подставках стоят арбалеты. Пики сложены, словно хворост. Ворох соломы, вязанка сена, дырявый мешок, из которого сыплется овес, заиндевевший окорок, завернутый в белую тряпку, в углу небольшой ящик с висячим замком на щеколде.

Людей нет.

Стукнула дверь, захлопнутая сквозняком. Замелькали темные силуэты в освещенных окнах.

Все в доме.

Где же Артефакт? Неужели в запертом ящике? Вряд ли, слишком уж мал ящичек…

Атэист торопливо забрался в сани, еще раз всё оглядел.

Арбалеты, пики, солома, сено, мешок… Сверток! Рядом с мешком, присыпанный овсом.

Атэист потянулся к находке скрюченными руками, неловко отогнул угол тряпицы и зажмурился от брызнувшего в лицо света.

Артефакт!

Он прижал сверток к груди, выбрался из саней. Оглянулся на дом, замер, чувствуя, как отогревается тело, как оживает заледенелая кровь.

Надо спешить!

Он вновь заполз под днище саней. Перевернувшись на бок, загородив спиной светящийся Артефакт, распеленал его, торопливо сунул под свою задубевшую одежду, запахнулся плотно, крепко перевязался поясом. Огляделся, ища, чтобы такое сунуть на место похищенного Артефакта. Какой-нибудь камень или железяку… Рядом с переступающими копытами увидел груду лошадиного навоза, свежего, парящего. Подавил смешок, пополз вперед. Расстелил тряпицу, быстро нагреб на нее обжигающе горячие катыши, поспешно завернул, увязал, вытер испачканную руку о жесткий снег. Выбрался из-под саней, покосился на окна двухэтажного дома.

Растяпы! Оставили самое ценное без охраны, без присмотра! Понадеялись на своего бога! Решили, что всё уже сделано! Поверили, что нельзя изменить предначертанное!

Можно, можно!..

Было радостно и тепло.

Атэист снова забрался в сани, положил сверток на место, присыпал, как было, овсом. Хмыкнув, сполз вниз, на дорогу, придерживая локтем правой руки теплый, будто живой, Артефакт.