Два брата - Бен Элтон

Он сам не ожидал, что скажет это, хотя очень хотел сказать. Она должна знать: он сдержал обещание, которое в тридцать девятом году на берлинском вокзале прошептал ей на ухо.

— А в поезде? — Лукавая усмешка тронула ее губы.

— Где?

— В поезде в Роттердам. Когда ты переспал с Зильке.

Отто онемел. Вот уж чего никак не ожидал. Кинуло в жар. Он себя чувствовал преступником. Нет, так нечестно! Семнадцать лет держал сердце под замком, и нате вам — огорошили.

— Значит, она рассказала, — пробормотал Отто.

— Конечно! — засмеялась Дагмар. — Столько лет мы с ней торчали в одной квартире. Девичья болтовня. Чего ты всполошился? Я просто пошутила. Ты так пафосно говорил о любви. Прости, не удержалась. Зильке сказала, это вышло ненароком, а утром ты страшно казнился. Все мямлил, что мысли твои лишь обо мне.

— В общем-то, так и было, — стушевался Отто. — Понимаешь, мы напились… непривычная обстановка…

Просто немыслимо, о чем они говорят.

— А Зильке была хорошенькой, правда? Кто бы подумал, что она так расцветет! — Дагмар опять рассмеялась. — Да не переживай ты, Отт. Ты обещал меня любить, но не давал обет безбрачия. Вряд ли все эти годы ты жил монахом.

Дагмар затоптала окурок и взяла новую сигарету. Как Билли, подумал Отто. На набережной Темзы. Всего несколько дней назад и в другой галактике. Промелькнула сумасшедшая мысль: о Билли она тоже знает? Как-никак сотрудница Штази.

— Но я по-прежнему твоя самая большая любовь. Что ж, это мило, Оттси. Очень мило.

— Я хотел, чтобы ты знала. Про мое обещание. Больше я об этом не заговорю.

— Почему? Мне приятно.

— Все равно без толку.

— Вот как?

— Ничего же не изменилось. Ты выбрала Пауля. Он — твоя любовь.

Отто сообразил, что только сейчас вспомнил о брате. Ничего себе, как же так?

— Пауль? — невесело усмехнулась Дагмар.

Запрокинув голову, она смотрела в небо, затянутое серыми облаками в голубых оспинах. В полном безветрии сигаретный дым столбиком поднимался вверх. Дагмар перевела взгляд на Отто. Глаза ее влажно блеснули.

Она хотела что-то сказать, но лишь вздохнула и снова затянулась сигаретой. Потом, словно собравшись с духом, выговорила:

— Ох, Отто… Я никогда не любила Пауля.

По щеке ее скатилась слеза.

Отто решил, что ослышался, но слезы ее, хлынувшие ручьем, отмели все сомнения.

— То есть как? — опешил Отто. — Что значит — не любила? Ты же сама сказала… на Ванзее… на берегу. Ты выбрала Пауля.

— Все верно. — Дагмар отвернулась. — Я его выбрала.

— Тогда о чем речь?

— Отто, Отто! Ты славный, ты честный. — Дагмар будто укоряла. — Как твой брат. Ох уж эти близнецы Штенгели! Я вас не заслужила. И всегда это знала. Но ведь я не заставляла вас влюбляться в меня.

— Дагмар, я не понимаю…

— Из вас двоих умным был Пауль. — Дагмар загасила окурок и взяла новую сигарету из пачки Отто. Руки их соприкоснулись. — Непонятно? Я выбрала умного брата. Теперь понимаешь?

— Нет, — ответил Отто, хотя в голове что-то забрезжило.

— О любви я не думала. Для еврейки, заточенной в нацистском Берлине, любовь — непозволительная роскошь. Мою мать сожгли живьем. Я думала о том, как выжить. — Дагмар прикурила, собираясь с мыслями. — И придумала в ту ночь, когда ты меня спас. В Хрустальную ночь. Помнишь, что ты сказал, когда мы добрались до вашей квартиры? Я сидела на полу, прижав к себе обезьянку. Знаешь, она и сейчас цела. Ты сказал, что убьешь Гиммлера. В ответ на Ночь битого стекла. Ты всегда был такой. Мальчишкой принес мне пуговицы штурмовика. Пауль никогда такого не делал. Он был слишком умен, слишком расчетлив. Всегда все планировал. И в ту ночь он разработал план. Запретил идиотские мысли об убийствах. Тебе предстояло стать истинным нацистом и меня оберегать. План был хорош. Но я молчала, слушала и понимала, что исполнителем назначен не тот близнец. Здесь требовался расчетливый умник, а не безумец, который хочет убить Гиммлера. С тобой я бы вряд ли уцелела.

Отто выронил сигаретную пачку и нагнулся ее поднять. Мимо пробежали какие-то дети. Перед глазами мелькнули их ноги.

Мальчик гнался за девочкой.

Где-то вдали играл оркестр.

— Значит, ты еще тогда выбрала? В Хрустальную ночь? — Отто не узнал собственный голос. — И решила сказать Паулю, что любишь его?

— Не осуждай меня, Отто.

— И тогда же сказала? После моего ухода?

— Нет. — Голос Дагмар был напряжен, но ровен, будто с каждым словом правды ей становилось легче. — Пауль уже твердо определился: бежать в Англию, стать юристом, устроить будущее. Я понимала, что если хочу его заполучить, то действовать надо исподволь. Столько всего предстояло сделать, а времени оставалось всего ничего. Но бедняга догадывался, что я люблю тебя.

Далекий оркестр смолк. Послышались жидкие аплодисменты. Потом вновь грянула музыка. Марш. Как же им не надоест?

— А ты любила? — Отто сам удивился своей горячности. Значит, все же он победил? Маятник, к которому еще в детстве они с братом пригвоздили сердца, вновь качнулся в его сторону? — Ты любила меня?

— Ох, Отто, Отто… — устало выдохнула Дагмар. — Ты ведь уже не мальчик, ты мужчина. Как же ты не понимаешь? Никого из вас я не любила.

Отто дернулся как от удара. Похоже, и Дагмар оторопела от собственной искренности. От того, какую боль причиняет.

— Я понимаю, как это чудовищно звучит, — поспешно сказала она. — Я вас обожала. Уж это бесспорно. Чокнутых Штенгелей, влюбленных в меня. Но даже тогда мы все понимали: если б не Гитлер, не было бы и речи о взаимности. Мы жили в субботнем мире. Раз в неделю. Но в один прекрасный выходной я бы уехала. Далеко. За границу. И вышла бы за миллионера. Вроде папы.

Отто уставился себе под ноги.

— Вот и Зильке всегда так говорила.

— Не сомневаюсь, — усмехнулась Дагмар. — Но возник Гитлер, и я всего лишилась. Всего, кроме двух милых защитников. И безмерного желания выжить. Оно возникло в тридцать третьем. На тротуаре перед папиным магазином. И с тех пор не покидало меня.

— Ты украла у Пауля жизнь.

— Он меня хотел. И получил. Всю. Я не просила его любить меня.

— Но ты же сказала ему, что любишь его.

— Ну и что? — Голос Дагмар стал резким и пронзительным. — В глобальном масштабе не такая уж большая ложь. Чтобы выжить, я бы еще не то сделала. Пошла бы на что угодно. Изобразить влюбленность было несложно. Пауль — чудесный, красивый и добрый парень, которого я не стоила. Впрочем, если бы понадобилось, я бы его убила. Нацисты уже забрали маму и отца. Я была последней Фишер и черта с два бы им далась!