Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

19–22 августа Дин дал серию концертов в столице Украины городе Киеве. И опять при полных аншлагах. Этому событию тамошняя «Рабочая газета» посвятила материал под названием «Я верю в людской разум». Это было интервью Дина, в котором он рассказал о себе, о своем детстве в Колорадо. Рассказ был выдержан в романтических тонах. Дин рассказал о том, что днем он работал на ферме, а вечером ложился спать поближе к лошадям – так было теплее. А утром его обычно будило пение птиц. Он любил уходить далеко в лес и с наслаждением впитывал в себя все тамошние звуки. Так в его душе родилась музыка.

24–26 августа Дин посетил с концертами еще один украинский город – Одессу. В газете «Знамя коммунизма» тоже было опубликовано его интервью, но уже под другим названием – «Песня – его оружие». Оно уже было менее романтичным и касалось в основном политических взглядов Дина и его творчества на Западе (Дин сообщил, что снялся уже в 11 фильмах). Кроме этого, визит Дина был показан по местному телевидению. Это был фоторепортаж, который было поручено сделать журналисту Михаилу Рыбаку. Поскольку видеокамер в те годы еще не было, а для съемки всех сюжетов для повседневных телепрограмм не хватало пленки, фоторепортажи на экранах черно-белых телевизоров в те годы были очень популярны. Демонстрировались они элементарно: на студии перед стационарной камерой помощник режиссера перелистывал фотографии, расположенные в определенном порядке, а диктор за кадром сопровождал иллюстрации коротким текстом. Если автор репортажа был профессионалом своего дела и умел найти эффектные ракурсы, отснять общие, средние и крупные планы, а также сопроводить все это интересным текстом, то такой фоторепортаж ничем не уступал документальному фильму. О том, как проходил этот фоторепортаж, вспоминает сам М. Рыбак:

«Дин Рид остановился в гостинице „Красная“. Там мы и встретились в просторном номере, куда я пришел со своим 17-летним сыном. Аркадий уже входил в нашу журналистскую среду, и в данном случае мы собирались делать совместный материал для газеты. Аркадий заговорил с гостем на английском языке, и тот решил, что мы можем обойтись без переводчицы. Она весьма неохотно оставила нас втроем, и все почувствовали себя раскованно…

Освободившись от опекунства переводчицы, Дин Рид взял в руки одну из своих прекрасных гитар, заказанных индивидуально в Испании, и исполнил несколько песен, мелодичных и зажигательных. Покинув «Красную», мы вышли на Пушкинскую, оттуда на Приморский бульвар, гуляли по улицам города. Фотоаппарат запечатлел десятки интересных ситуаций во время общения гостя с одесситами, а они (особенно молодежь) узнавали популярного певца и на каждом шагу приветствовали его.

Из дверей загса вышли молодожены, и Дин поздравил их, затем увидел оставленный на обочине мотоцикл с коляской и лежащий в ней шлем. Дин надел его, шаловливо запрыгнул в седло, но, увидев, что собирается толпа, спросил, не арестует ли его полиция. В этот день общительный, доброжелательный Дин Рид только успевал пожимать руки и раздавать улыбки. Он был счастлив, каждая встреча вызывала у него такую радость, как будто все эти люди были его давними друзьями».

5—11 сентября Дин гостил в хорошо ему уже знакомом по гастролям пятилетней давности Тбилиси. Концерты Дин давал в Большом концертном зале Грузинской государственной филармонии. На всех концертах яблоку негде было упасть. Дин был на седьмом небе от счастья, поскольку такого единения с публикой давно уже не испытывал. Даже в Чили с ним такого не было.

Продолжились гастроли концертами 14–18 сентября в Новосибирске. В этом городе Дин был впервые, однако публика принимала его так, как будто они были знакомы много лет. Даже маленькие дети несли ему на сцену цветы, а поклонницы толпами караулили его у выхода из концертного зала. Журналистка М. Рубина в газете «Советская Сибирь» так описывала начало концертов Дина: «Сначала играет эстрадный оркестр, потом за кулисами возникает песня, и лишь затем на сцене появляется сам певец. Легкий, стройный, с копной густых волос, в экзотическом желтом костюме, он, точно солнечный луч, приносит в зал тепло – улыбкой, звонким молодым голосом…»

Дин давал свои концерты в большом зале новосибирского Театра оперы и балета. Специально для Дина в нем было сделано новшество: через оркестровую яму был перекинут помост, чтобы певец мог не только ходить по нему, но и спускаться вниз, в зал, и петь свои шлягеры вплотную перед зрителями. А иногда и вместе с ними, как это было во время исполнения песни «Пусть всегда будет солнце!». Вообще свой концерт Дин построил на чередовании ритмичных песен и медленных. Так, первое отделение Дин начинал с одной из самых своих любимых песен, которая была также хорошо известна советским слушателям – «Элизабет» (ее премьера состоялась еще в новогоднем «Голубом огоньке» 1 января 1967 года). Затем Дин исполнял еще одну свою любимую песню, которая появилась в его репертуаре буквально накануне этих гастролей, – лирический шлягер Шарля Азнавура и Крэтцмера «Вчера, когда я был молодым». Причем с этой песней случилась поразительная вещь: в устах Дина она звучала гораздо интереснее, душевнее, чем в интерпретации ее автора, Шарля Азнавура. В результате это приведет к тому, что именно эта песня станет визитной карточкой Дина Рида на долгие годы.

Второе отделение состояло в основном из песен так называемого гражданского содержания. И сценический наряд Дина уже выглядел иначе: вместо экстравагантных и ярких костюмов он облачался в рубашку апаш и полосатые спортивного типа брюки. И пел «То, что я видел» (о бедняках), «Мы сказали: „Хватит!“ (о борьбе за мир), „Венсеремос“ (песня чилийских коммунистов) и т. д. Последние четыре песни Дин пел, аккомпанируя себе на гитаре: „Белла, чао“ (песня итальянских партизан), „Сельский паренек“ (кантри-песня, рожденная в родных местах Дина в Колорадо), „Джерико“ (негритянская песня) и „Пусть всегда будет солнце!“.

После Новосибирска Дин дал несколько концертов во Владивостоке. И 21 сентября вернулся в Москву, чтобы концертами в столице завершить свое турне. Здесь ему должны были аккомпанировать музыканты, которых он хорошо знал – оркестр Театра эстрады под управлением Олега Шимановского, с которым Дин уже выступал во время гастролей в 1966 году. Поэтому, когда он пришел на первую репетицию, первое, что сделал, крепко обнял каждого из музыкантов. И только после этого началась репетиция. Дин скинул свой полосатый пиджак и встал перед оркестром. Репетировал он импульсивно, темпераментно. Он то громко выкрикивал слова, то произносил их чуть тише, а иной раз и вовсе бормотал их себе под нос. Потом просил начать песню снова и в новом варианте уже пел все произведение до конца, четко выговаривая каждое слово. Так ему было легче приноровиться к ритму. Поминутно Дин делал пометки карандашом в нотах, пританцовывал в такт музыке. Так длилось в течение нескольких часов. На следующий день все повторилось сначала.

Но объявленные на 25–26 сентября концерты пришлось переносить. Дело в том, что накануне первого выступления Дин внезапно почувствовал недомогание, которое явилось следствием его напряженного гастрольного графика. В итоге два концерта в самом вместительном столичном зале – во Дворце спорта в Лужниках, где вмещалось более 14 тысяч зрителей (с местами в партере), Дин дал чуть позже – 29–30 сентября. Зал был набит битком, причем публика была разная: в партере сидела элита в лице известных политиков, общественных деятелей, дипломатов, артистов, а на трибунах восседал простой люд. Были и друзья Дина, включая все семейство Купцовых.