Артузов - Теодор Гладков

1–й отдел руководил войсковой разведкой; 4–й осуществлял контакты с аккредитованными в СССР иностранными военными и военно–морскими атташе; 2–й отдел был агентурным, строго говоря, только он был «добывающим», его сотрудники разными путями и методами добывали за рубежом военную информацию; 3–й отдел был «мозгом» Развед–упра – он систематизировал, обобщал и анализировал информацию, поступающую из 2–го отдела. Он же передавал туда задания высшего командования и Штаба РККА. Между двумя этими отделами всегда происходили трения и недоразумения. «Аналитики» почитали себя своего рода элитой. «Добытчики» обижались, мы, дескать, пашем, а вы пожинаете плоды чужого труда…

Артузов сократил аппарат Разведупра и перестроил его по образцу Иностранного отдела ГУГБ НКВД. Он создал два «добывающих» отдела, ведающих стратегической разведкой: 1–й занимался таковой в странах Запада, 2–й – Востока.

Определенным просчетом Артузова стала ликвидация бывшего 3–го, аналитического отдела. Такового в структуре ИНО не имелось, потому, видимо, он не сохранил его и в Разведупре. Позднее, во время Великой Отечественной войны, аналитическое подразделение во внешней разведке НКВД было создано, впоследствии оно развернулось в мощное управление, укомплектованное специалистами высшего класса, в том числе кандидатами и докторами наук в разных отраслях знания.

Сегодня мы полагаем, что в данном вопросе Артузов допустил просчет. Но его можно и понять с позиций того времени. Дело в том, что количество информации, поступавшей и в ИНО, и в РУ, тогда было неизмеримо меньшим, нежели в последующие годы. В ИНО ее вполне успевали обработать сами сотрудники – начальники отделений, начальник отдела и его заместители. Кроме того, в ЦК партии не очень–то одобряли, чтобы разведка сама что–то обобщала, анализировала, тем самым «навязывая» свое мнение директивным органам. Делать выводы и принимать решения по докладам разведки было прерогативой только Центрального Комитета партии и ее вождя.

Видимо, это соображение в какой–то степени давило на Артузова: он не забыл, как реагировал Сталин на его предупреждение по польскому вопросу. Кроме того, Артузов резонно полагал, что, хотя военная разведка теперь непосредственно подчинялась наркому обороны Ворошилову, ее информация по–прежнему поступала в Штаб РККА. А любой штаб – это прежде всего аналитический военный центр, ему и карты в руки.

Возможно, Берзин благодаря энергичной поддержке своего первого заместителя сохранил бы за собой пост начальника РУ, если бы в феврале 1935 года не очередной, очень серьезный провал в Копенгагене, который случился по вине видного разведчика Александра Улановского. Причем из–за него же за четыре года до того подобный провал имел место в Германии.

Во–первых, оказалось, что пятеро связников Улановско–го были коммунистами, несмотря на строгое указание новых агентов из числа членов компартии не заводить, завербованным ранее связи и знакомства прервать. Улановский эту порочную практику продолжал, скрыв от Центра, что все его новые связники – коммунисты. К тому же выяснилось, один из них оказался агентом полиции. Естественно, что конспиративная квартира Улановского, куда к нему поступала почта из Германии для последующей переправки в Москву, оказалась под наблюдением полиции.

Опять же, вопреки элементарным правилам конспирации, Улановский принимал на этой квартире завербованных иностранцев. Некоторые из них были на ней и арестованы в засаде. Но это еще полбеды. Дальше – хуже. В эту квартиру один за другим заявились три (!) резидента Разведупра по дороге домой, причем ни одному из них в Копенгагене делать было решительно нечего. Все они, как говорят в разведке, «сгорели».

Берзина в Москве тогда не было, и неприятная обязанность писать 16 марта 1935 года докладную записку наркому выпала на долю Артузова. В ней он, в частности, заметил: «Очевидно, обычай навещать всех своих друзей, как у себя на родине, поддается искоренению с большим трудом». И далее: «Наиболее характерным моментом во всем деле является то, что наши работники, неплохо работавшие в фашистской Германии, по прибытии в „нейтральную“ страну пренебрегли элементарными правилами конспирации». Хорошо хоть, отметил Артур Христианович, что, поскольку «никаких дел, направленных против интересов Дании, арестованные разоблачить не могут (таковых дел не было), то надо полагать, что датчане не найдут оснований для каких–либо претензий к советскому государству».

То, что записку подписал не Берзин, а его первый заместитель, Ворошилов использовал в своих интересах. Дело в том, что нарком обороны весьма ревниво относился к любому покушению на свой престиж, особенно со стороны ОГПУ—НКВД. Первый удар по его самолюбию был нанесен вождем, когда особые отделы были полностью выведены из–под контроля со стороны военного ведомства и целиком переданы в ОГПУ. Вряд ли ему было приятно, что теперь все ключевые посты в Разведупре (кроме должности начальника управления) заняли «пришельцы» из НКВД, в том числе и этот чересчур самостоятельный Артузов. Потому он и воспользовался подписью последнего под докладной, чтобы возложить главную вину за провал именно на него.

Вот что начертал «первый красный офицер» на докладной перед тем, как переслать ее Сталину: «Из этого сообщения (не очень внятного и наивного) видно, что наша зарубежная разведка все еще хромает на все четыре ноги. Мало что дал нам и т. Артузов в смысле улучшения этого серьезного дела. На днях доложу меры, принимаемые для избежания повторения подобных случаев».

Сталин, однако, разобрался в этом деле по–своему, не так, как рассчитывал Ворошилов. В апреле Ян Берзин был освобожден от должности начальника Разведупра и отправился за много тысяч километров от Москвы к новому месту службы – заместителем командующего ОКДВА (Особой Краснознаменной Дальневосточной армии) легендарного героя Гражданской войны Василия Константиновича Блюхера{99}.

Тогда же заместитель наркома обороны и по совместительству начальник Политуправления РКК Ян Гамарник получил указание подобрать кандидатуру на пост начальника Разведупра – непременно из числа видных военных, имеющих хоть какой–то опыт разведывательной работы. 3 мая 1935 года Гамарник представил Сталину в качестве такого кандидата Семена Петровича Урицкого. На этой встрече, которая длилась два с половиной часа, присутствовал и Артузов.

Семену Петровичу Урицкому было тогда сорок лет. Он приходился родным племянником убитому в 1918 году террористом председателю Петрочека Моисею Урицкому. Племянник был старым членом партии, участвовал в мировой войне рядовым драгунского полка. В Гражданскую войну командовал кавалерийскими частями, закончил войну командиром бригады во Второй конной армии. По окончании войны учился в Военной академии РККА, затем два года находился на нелегальной работе в Германии и Чехословакии. Потом командовал дивизией и корпусом, был начальником штаба Ленинградского военного округа. Последняя должность – заместитель начальника Автоброневого управления РККА. Награжден двумя орденами Красного Знамени. Сталин кандидатуру Урицкого утвердил.

Малоизвестный факт: 16 мая 1935 года был подписан Советско–Чехословацкий договор о взаимопомощи. Это позволило фактически впервые (если не считать, разумеется, Монголии) начать сотрудничество, естественно, тайное, в области разведки с этой страной. В этой связи в том же 1935 году, летом, Прагу посетила делегация советской военной разведки во главе с А. Х. Артузовым. Тогда же особо доверительные отношения сложились с истинным патриотом и антифашистом полковником Франтишеком Моравецем.