Ревущая Тьма - Кристофер Руоккио

Обернувшись, я успел заметить наблюдающего за мной пророка Яри и нахмурился. Я был в корабельном трюме, в кубикуле. Воздух был морозным, лед похрустывал под ногами. Подойдя к ближайшим яслям, я увидел симпатичное лицо с оливковой кожей и светлыми, как звездное сияние, волосами. Это был контрабандист Деметри. Рядом с ним спала Джуно, его жена, и остальные члены его команды. Я прошел мимо чернокожего Бассема и гомункула Салтуса, мимо доктора Джуго и близнецов, чьи имена забыл, и приблизился к месту, где у бортового иллюминатора спал я сам.

Последовала зеленая вспышка – как молния, – и все ясли, кроме моих, опустели, а звезды за иллюминатором изменились.

– Мужчина должен быть либо воином, либо поэтом, – произнес знакомый хриплый голос.

Мое сердце подскочило. Я повернулся. Рядом был Тор Гибсон, зеленоглазый, в зеленом одеянии, ноздря рассечена кинжалом сэра Феликса. Это было неправильно, и сказанное им тоже было неправильно: это говорил мне Олорин, а не Гибсон. Я об этом напомнил.

– Kwatz! – Старый схоласт замахнулся на меня тростью, не резко, но достаточно сильно, чтобы напугать.

Продолжая цитировать сэра Олорина, видение проговорило:

– Мы посылаем к ним вас!

– Меня? – переспросил я. – Зачем?

Старый Тор Гибсон положил руки на латунный набалдашник трости и фыркнул изувеченной ноздрей:

– Чтобы сражаться. Зачем же еще?

– С кем сражаться? – спросил я. – Со сьельсинами?

Гибсон прошел мимо меня вдоль пустых яслей, клацая тростью по металлическому полу. Я двинулся за ним, минуя вход в кубикулу «Эуринасира», и оказался под бесконечным потолком затерянного зала в Калагахе, под огромным анаглифом, сквозь который клином пробивался одинокий луч.

– Я хочу заключить мир, – сказал я. – Я апостол, посол.

Гибсон исчез.

Остался голос, лишенный гибсоновских интонаций и теплоты. Он говорил беззвучно, слова проникали прямиком в мой мозг.

– Мы думали, вы солдат, – произнес голос. – Нам нужен солдат.

– Кто вы?

Голос, звучавший теперь отовсюду, ответил:

– Мы.

Меня отбросило назад и вверх, вдаль от света, в чернильную мглу. Меня схватили чьи-то руки, и я вдруг осознал, что нахожусь под водой. Я попробовал дышать, но нос и рот зажимала чья-то ладонь. Легкие разрывались, я отбивался от множества держащих меня рук, пока не потерял все силы и не понял, что должен утонуть. Тьма застелила все уголки моего разума, душа потухла, как пламя свечи. Я вновь услышал беззвучный голос.

– Мы должны быть, – произнес он.

Очнулся я на краю пирса. Я лежал на спине, ледяная вода накатывала на меня с боков. Лицо трогали холодные пальцы, любовно гладили щеку. На миг я подумал, что это Валка спустилась ко мне, бросив Рена и Сузуху у арки, и улыбнулся. Но, открыв глаза, понял, что это, конечно, была не Валка. Рука на моем лице, распухшая и восковая, появилась из воды. Я едва не закричал, но звук захлебнулся в глотке, превратился в кашель. Я перекатился на бок.

Голоса Братства оцарапали меня, как множество ногтей.

– Ти… – Я поперхнулся и откашлял темную воду. – Тихие?

– Это… – Я с трудом сел. – Нет, не Шекспир.

Я закряхтел, выплюнув еще воду, и снова растянулся на пирсе.

– Я не… не понимаю, – выговорил я спустя секунду. – Я думал, они вымерли. Тихие вымерли.

– Говори прямо, чудовище! – воскликнул я с ненавистью, которая вернула силы моему телу. Я встал у края пирса, слегка покачиваясь.

Это было уже чересчур. Я потряс головой:

– Они такие же, как вы? Искусственный интеллект?

– Что это значит?

Чудовище ненадолго остановилось, из воды вновь показались руки. Одна поднялась у самого моего лица, ладонь раскрылась, и я увидел в ее середине одинокий синий глаз. Другой, красный и желтушный, смотрел с предплечья, рядом с похожей на ручку младенца опухолью, которая росла, подобно ветви дерева. Меня передернуло.