Пляжная музыка - Пэт Конрой

Я бросился на отца, схватил его за горло и слегка приподнял. Он отчаянно сопротивлялся, стараясь ударить меня бутылкой, но я вырвал ее и зашвырнул далеко в море, в яростный прилив.

— Твоя скорбь по Шайле — сплошное притворство! — завопил отец. — Ты сплошная фальшивка. Я видел, как ты выходил со своей дочкой из дома Фоксов. Как это мило! Любящий отец. Скорбящий вдовец. Все это игра. Если папочка и дальше будет притворяться, то весь мир поверит, будто он любит свою дочурку. Я вижу только твою холодность, Джек. Вижу Ледяного человека. Потому что я сам жил с этим холодом в душе, и это разрушило мою жизнь.

— Я не такой, как ты.

— Да у тебя все от меня, — хвастливо расхохотался он. — Всем моим сыновьям досталась эта ледяная отметина, с которой я боролся всю жизнь. Посмотри на бедного Далласа. Моего партнера. У него чудная жена и парочка ребятишек, но ему этого мало. Он ищет девку, готовую задаром раздвинуть ноги, а найдя, наивно считает, что напал на золотую жилу. Вы всю жизнь ищете любви и даже не замечаете, что она спит у вас под боком.

— Ты ничего о нас не знаешь, — яростно прошептал я.

— Посмотри-ка туда! — воскликнул Джонсон Хэгуд, показав на дом.

Люси уже вернулась из магазина вместе с Джимом и Ли. Я увидел, что мать подошла к освещенному окну и выглянула в темноту. Мы ее видели, а вот она нас нет.

— Вот что я потерял. Так как не ценил, что имел. Могу поклясться, ты даже и не подозревал, насколько сильно любил Шайлу, пока не увидел ее в морге. Что, скажешь, не так, Джек? — с горечью произнес отец и, бросив последний взгляд на бывшую жену, заорал: — Я люблю тебя, Люси! Все еще люблю! — И когда Люси отскочила от окна, он прибавил: — Я люблю тебя, сучка крашеная!

Макс и Эсфирь Русофф получали огромное удовольствие от своего бизнеса в Уотерфорде. В умении торговать Макс был настоящим волшебником, а Эсфирь аккуратно вела бухгалтерские книги, каллиграфическим почерком выводя ровные ряды цифр, красивых, как тюльпаны на клумбе. Бизнес для них был своеобразным продолжением искусства вежливого обхождения, и любого, кто заходил к ним в магазин, они встречали как почетного гостя. Макс выступал в роли радушного хозяина, советчика и шутника, Эсфирь же держалась на заднем плане, занимаясь счетами и складом.

Они процветали. Некогда маленький продуктовый магазин стал первым в городе супермаркетом, а весной 1937 года открылся универмаг Русоффа. Универмаг быстро стал популярным: там всегда были модные товары и разумные цены. Первая женщина, специально приехавшая к ним из Чарлстона, получила в подарок сумочку; на следующей неделе ее фотография появилась в местной газете. Они и сами не ожидали от себя таких способностей к маркетингу и рекламе. Все, к чему они прикасались, обращалось в золото, и они поначалу даже поверить не могли, что им так повезло и что на них снизошла благодать Божья.

В 1939 году еврейский Бог отвернулся от своего народа. Долгие годы в дом Макса и Эсфирь приходили письма от родственников, разбросанных по всей России и Польше. Эсфирь считала своей святой обязанностью вести переписку буквально с каждым родственником, а Макс с самых первых дней, как обосновался в Уотерфорде, постоянно посылал деньги своей семье в Европу.

В 1939 году письма из Польши перестали приходить. Почтовый ящик опустел, и в тот год идиш как язык умер для Эсфирь Русофф.

Узнав о тревогах семьи Русофф, Сайлас Макколл устроил им встречу с достопочтенным Барнуэллом Миддлтоном, который представлял их округ в Конгрессе Соединенных Штатов. В октябре 1941 года твердолобый, но утонченный Миддлтон сидел в ресторане «У Гарри» в Уотерфорде и смотрел на обветренное лицо и мощные руки Макса Русоффа. Сайлас Макколл сидел рядом и слушал, как Макс рассказывает об исчезновении их с Эсфирь родственников, после того как в Польшу, а потом и в Россию вошла немецкая армия. Закончив рассказ, Макс протянул конгрессмену список всех своих родственников, с именами и адресами. В списке было шестьдесят восемь человек, включая четверых младенцев.

Миддлтон откашлялся, сделал глоток черного кофе и только потом заговорил.

— Плохие времена, Макс.

— А что вам известно? — спросил Макс.

— Что все плохо. Хуже, чем вы думаете. Хуже, чем все думают.

— Черт возьми, Барнуэлл! — сердито перебил его Сайлас. — Вы же видите, человек жутко нервничает. Не заставляйте его страдать еще больше, пока не узнаете хоть что-то наверняка.

— Макс, что бы я там ни узнал, это будут плохие вести.

— Мы евреи, — ответил Макс. — И нам не привыкать к плохим вестям.

С тех пор прошло больше года, но Русофф так и не дождался ни единого слова от Барнуэлла Миддлтона. К тому времени Соединенные Штаты уже начали активные боевые действия против фашистской Германии. Макс ничего не слышал о евреях Киронички, так как стена молчания, окружавшая Польшу, передвинулось на территорию России. В тот год оба сына четы Русофф, Марк и Генри, записались в армию США. Отправив сыновей воевать с немцами, Макс и Эсфирь наконец-то почувствовали себя настоящими американцами. Когда мальчики садились на корабль, чтобы отправиться за океан, Макс дал им миниатюрные изображения статуи Свободы, и эти фигурки они пронесли через всю войну. Они сражались как американские солдаты, яростно и решительно, а еще — как сыновья Великого Еврея, которым никакие казаки не страшны. Они воевали в Северной Европе, там, где навеки умолкли голоса всех их родственников.

В середине 1943 года Барнуэлл Миддлтон встретился с Максом и Сайласом за ланчем, впервые с того времени, как пообещал Максу разузнать о судьбах его родственников. Первые пятнадцать минут Барнуэлл говорил о военных действиях, о победах и поражениях союзников и о мрачном настроении в Вашингтоне.

Сайлас, нетерпеливо слушавший его, наконец не выдержал:

— Ближе к делу, Барнуэлл.

— Вы сумели что-нибудь узнать о наших семьях? — спросил Макс.

— Да, — мрачно проронил Миддлтон. — Лучше бы я не получал ответа. Но я его получил.

Перегнувшись через стол, Барнуэлл взял Макса за руку, крепко ее сжал и не выпускал все время, пока рассказывал ему новости из Восточной Европы, сидя в кафе Южной Каролины, славящемся плохим кофе и хорошими пирогами.

— Макс, — прошептал он. — Все имена, которые вы мне дали. Все они… Все они мертвы, Макс. Все до одного мертвы.

Макс ничего не сказал. Он не пытался говорить, да и не смог бы выдавить ни звука, даже если бы ему надо было принять участие в разговоре.

— Да откуда вы знаете? — вмешался Сайлас. — Время сейчас военное. Неразбериха. Армии ведут боевые действия. Вы не можете знать наверняка.

— Вы правы, Сайлас, — согласился Барнуэлл. — Некоторые из этих людей могли убежать или не попасть в поле зрения властей. Кто-то мог спрятаться. Информация приходит с опозданием. Я даже не знаю наверняка, откуда она поступила и кто ее передал. Источник находится в Швейцарии, и человек этот — немец. Вот и все, что мне известно. Он говорит, что вся ваша семья погибла. И семья Эсфирь — тоже. В городах, о которых вы дали сведения, не осталось ни одного еврея.