Новая хозяйка блуждающей лавки - Зинаида Гаврик

Горячая жидкость, влитая в меня Эйзом, оказалась чудодейственной. Истощения сил я больше не ощущала, однако усталость перетекла в равнодушие и отсутствие интереса. Я заставила себя всё-таки вступить в связь с пауком и убедиться, что с ним всё в порядке (ну относительно, так как он тоже был истощён сначала передачей нити по нашей связи, а остаток сил ушёл на борьбу с ловушкой, однако малыш замотался в паутинный кокон и стремительно восстанавливался).

Закончив безмолвную беседу, я уткнулась лицом в плечо надёжного, как скала, Эйза, и блаженно замерла, наслаждаясь отсутствием мыслей и движений. Надо сказать, это состояние больше напоминало транс.

Очнулась я только в тот момент, когда мы очутились в моей пузыристой гостиной. При этом дорога до неё в памяти не сохранилась.

Я вдруг со всей ясностью осознала, что сейчас произойдёт. Он отнесёт меня в спальню, устроит на кровати рядом с кустиком, может, дождётся, пока я усну… и уйдёт. Недалеко, конечно, скорее всего, в торговый зал, но уйдёт. В этом нет никаких сомнений. Сейчас он наверняка считает, что мне больше всего нужен отдых, а именно глубокий восстанавливающий сон без всяких внешних раздражителей.

Вот только мне было нужно совсем другое.

— Постой, — попросила я, прижимаясь к нему сильнее. Он остановился. — Не уходи, ладно? Останься со мной… сейчас.

Свет в гостиной стал приглушённым, а за окном вместо Леркиной искорёженной комнаты возникла ночная поляна с мерцающими в свете огромной луны белыми цветами, над которыми стайками вились золотистые огоньки. Музыкальный кристалл ожил и наполнил комнату тихой чувственной мелодией. Ого! Похоже, теперь лавка вознамерилась действовать от противного. Если раньше она хотела пресечь все романтические порывы, то сейчас она словно задалась целью внушить нам идею, что только здесь нам будет максимально удобно (а, следовательно, про другие места можно забыть). Впрочем, я тут же отправила ей просьбу оставить нас наедине. И она немедленно послушалась, моментально исчезнув из моего сознания (разумеется, на время). К счастью, наша с ней плотная связь позволяла убедиться в том, что лавка действительно убрала внимание с этой комнаты и не подглядывает даже одним глазком.

— Ты устала, — мягко сказал Эйз, хоть я отчётливо почувствовала, как после моих слов напряглось его тело и затвердели мышцы. — Не понимаешь, о чем просишь. Завтра ты будешь ругать себя за эти слова.

— Нет.

— Я не уйду, — Я не услышала, а, скорее, почувствовала его усмешку. — Как и в прошлый раз буду тут, когда проснешься.

— Нет. Я хочу чувствовать тебя, когда засыпаю, — упрямилась я.

— Хочешь, чтобы я лег рядом? Мучительница, — улыбнулся он. Голос стал чуть хрипловатым. — Не думаю, что это хорошая идея. Я не железный, а ты сводишь меня с ума. Мне будет нелегко выдержать. Давай лучше…

— И не надо, — прервала я.

— Что не надо?

— Выдерживать.

Он резко выдохнул.

— Знаешь, а ведь тебе придётся ответить за свои слова, — почти угрожающе сказал он. — Но только после пробуждения, когда ты будешь полна сил и энергии. И можешь быть уверена, просить меня тебе больше не придётся. А сейчас…

— Моими устами говорит не стресс, — перебила я, отстраняясь, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я точно знаю, чего хочу.

Я очень боялась возвращения эмоций, знала, что это будет похоже на цунами. Но они всё равно должны были включиться рано или поздно. Вот только в моих силах было позаботиться о том, чтобы не сжиматься от ударов, наносимых воспоминаниями о пережитом по милости Алана, а сделать так, чтобы эмоции включились другим способом, и цунами носило совсем другой характер. К тому же физического утомления не было.

Он понял. Я увидела это и с облегчением выдохнула, поскольку правильно подобрать слова, чтобы всё ему объяснить, сейчас представлялось мне неподъёмной задачей.

— Правда, в спальне кустик, — облизнув пересохшие губы, вспомнила я. — Зато здесь диван. И ещё очень удобный мягкий… пол. Ты не представляешь, как сильно мне сейчас нужно почувствовать себя живой… пожалуйста, Эйз…

Его взгляд прошил меня электрическим разрядом, заставив захлебнуться словами.

Вспомнить, что я умею дышать, получилось не сразу.

— Почувствуешь, — это короткое обещание было как контрольный выстрел. Едва оно прозвучало, как стало ясно, что обратного пути не будет. Шанса отступить мне больше не дадут. И, похоже, никогда.

Последняя мысль толкнулась внутри жутковатым предчувствием, которое, впрочем, было столь же пугающим, сколь и сладким. Всё равно изменить что-либо я была уже не в силах. И эта сладковатая обречённость густой тягучей истомой поднималась изнутри, захлёстывая меня с головой.

Он отпустил мои ноги и тут же плотно прижал меня к себе, намеренно заставив медленно соскользнуть вниз по телу. И всё это не отрывая взгляда, от которого я плавилась, как от самой бесстыдной ласки.

Я чувствовала, как краска прилила к щекам, но не могла отвернуться. Он не разрешал мне. Его рука зарылась в мои волосы и сжалась в кулак, вынуждая запрокидывать голову. Впрочем, и без этого не было никакой возможности воспротивиться его негласному приказу и отвести глаза.

Я рвано выдохнула, облизнула пересохшие губы и в тот же миг со всей неизбежностью поняла, что невидимая струна, удерживающая нас от срыва, жалобно тренькнула и оборвалась.

Поцелуй обжёг меня, встряхнув так, будто в одно мгновение вместо крови по венам разошёлся электрический ток.

Нестерпимый жар опалил изнутри, поднимаясь волной в животе и всполохами распространяясь по телу.

Я глухо застонала, не в силах выдерживать и не в силах остановить.

Мне казалось, что я стремительно лечу вверх, а потом с той же скоростью падаю в бездонную пропасть и никак не могу остановиться.

Его руки под футболкой заставили меня всхлипнуть от остроты ощущений.

Кожа будто истончилась и стала чувствительной до невозможности. Она буквально вспыхивала под его пальцами. Каждое прикосновение вызывало дрожь.

Хотелось прижаться ещё сильнее, хотя это казалось невозможным — нас и так разделяла только одежда, наличие которой внезапно вызвало во мне вспышку раздражения.

Эйз определённо разделял мою ярость. А ещё он был невероятно силён и быстр.

Треск рвущейся ткани добавил остроты удовольствию, как и прикосновение прохладного воздуха к пылающей коже. Пуговица на джинсах отлетела прочь. Сами джинсы, хрястнув, беспомощной грудой осели у моих ног.

Сильные руки рывком приподняли меня, пространство смазалось, а потом в спину ударилась стена. Упругие пузыри моментально подстроились под меня, собравшись внизу так, что я на них сидела, как на столе или барной стойке.

Когда избавился от одежды он, я так и не поняла — поцелуй был разорван лишь на мгновение, а потом я вновь оказалась прижата к стене мощным горячим телом, и лишь встрёпанные светлые волосы свидетельствовали о наспех снятой рубахе.