За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

о том, что был у них крупный и мелкий скот, о том, что непоместительна была земля для них, чтобы жить вместе, и, загипнотизированный звуками собственного голоса, думал: «Эту главу читаю я, Хорас Пендайс. Я – Хорас Пендайс, Хорас Пендайс. Аминь, Хорас Пендайс!»

А в первом ряду слева миссис Пендайс неотрывно смотрела на мужа (таково было ее обыкновение) и думала о том, что вот придет весна – и она поедет в Лондон без мистера Пендайса, и остановится в отеле «Гринз», где всегда останавливалась с отцом, когда была девицей. Джордж обещал ведь поводить ее по театрам и все такое прочее. Позабыв, что мечтает об этом каждую осень вот уже десять лет, миссис Пендайс мягко улыбнулась и кивнула своим мыслям.

А мистер Пендайс читал:

– «И сделаю потомство твое как песок земной; если кто может сосчитать песок земной, то и потомство твое сочтено будет. Встань, пройди по земле сей в долготу и широту ее, ибо Я тебе дам ее и потомству твоему навсегда. И двинул Авраам шатер, и пошел, и поселился у дубравы Мамре, что в Хевроне, и создал там жертвенник Господу». На сем завершается Наставление первое[44].

Солнце, достигнув второго окошка, вновь пустило наискось золотую тропку; вновь миллионы пылинок танцевали, а служба шла своим чередом.

Затем стало тихо. Спаниель Джон, что лежал, свернувшись, на церковном дворе, сунулся длинным черным носом под калитку. Фокстерьеры, что терпеливо ждали в траве, подняли уши. Тишину нарушил монотонный голос. Спаниель Джон вздохнул, фокстерьеры опустили уши, снова легли, привалились друг к другу. Преподобный начал проповедь. Он проповедовал о плодовитости; шестеро его отпрысков при этом слове заерзали на первой скамье справа. Миссис Бартер, сидевшая за органом безо всякой опоры, удерживала лучистый взгляд на мужниной щеке; движения бровей выдавали ее неловкость. То и дело она поводила плечами, как если бы у нее ныла спина. Преподобный, мысленно разделив паству на четыре части, прощупывал глазами каждую четверть – не клонит ли в сон какого нечестивца? Говорил он громким голосом.

Господь, говорил он, захотел, чтобы люди плодились; Господь замыслил и создал людей плодовитыми; Господу угодна плодовитость. Господь сотворил человека и сотворил землю; Он сотворил человека с тем, чтобы человек заселил землю. Человек сотворен не для того, чтоб задавать вопросы и спорить; человек сотворен, чтобы плодиться и обрабатывать землю. Как все уже слышали нынче утром, как узнали из прекрасного Наставления, Господь сотворил узы – узы брака, ибо в браке человеку следует плодиться, ибо его долг – плодиться в браке, плодиться и размножаться подобно Аврааму. В нынешние времена всюду опасности, западни и ловушки, коих не счесть; в нынешние времена люди, забыв всякий стыд, открыто проповедуют скандальные идеи. Пусть же каждый из таковых остережется. Ибо его, преподобного Бартера, священный долг – изгнать такового из пределов прихода, вверенного ему самим Господом. Ибо, как сказал наш величайший поэт, «такой опасен»[45] – опасен для страны, для нации. Не для того родится человек, чтобы потворствовать своим греховным склонностям, руководствоваться плотскими резонами. Господь требует жертвы от человека. Патриотизм требует жертвы, обуздания склонностей и желаний; требует исполнения первейшего долга – человеческого и христианского, и сей долг – плодиться и размножаться, чтобы обрабатывать эту плодородную землю не только для себя – о нет, не только! Патриотизм требует исполнять сей долг, чтобы в суровую годину люди и дети их могли быть призваны к оружию, могли разделаться с врагами своей королевы и своей страны, отстоять имя Англия в битве против всякого, кто сгоряча возомнит, будто способен втоптать в пыль ее священное знамя.

Сквайр открыл глаза и взглянул на часы. Скрестил руки на груди, кашлянул – он думал о соломорезке. Рядом с ним миссис Пендайс, все так же глядя на алтарь, улыбалась, будто во сне. «У Миллворда на Бонд-стрит всегда были восхитительные кружева. Возможно, весной я могла бы… Или зайду к Гоблену: там кружева венецианские…»

Сзади, на расстоянии в четыре ряда, сидела старуха арендаторша – прямая, словно юная девушка, с выражением экстаза на сморщенном лице. Старуха не шевелилась; глаза ее словно впивали каждое движение губ преподобного Бартера. Она жила его словами. Правда, старые глаза видели только мутное пятно, а несчастные старые уши не слышали ни словечка, но арендаторша сидела на той самой скамье, на том самом месте, где и всю жизнь, и ни о чем не думала. Пожалуй, и к лучшему, ведь конец ее был близок.

Вне церковной ограды, на теплой от солнца травке, привалившись друг к другу, словно им было зябко, устроились фокстерьеры. Их маленькие блестящие глазки неотрывно глядели на церковную дверь, а спаниель Джон, сунув нос под калитку, с еще большей энергичностью раздувал свои резиновые ноздри.

Глава 8. Грегори Виджел предполагает

В тот же день, часа примерно в три, по аллее, что вела к пендайсовскому особняку, шагал человек высокого роста. В одной руке он нес шляпу, в другой – коричневый саквояжик. Периодически человек останавливался и, расширяя ноздри правильного носа, делал глубокий вдох. Голова его также имела правильную форму, седеющие волосы напоминали два крыла. Платье сидело на нем свободно, шаг был пружинист. Остановившись для длинного вдоха на полпути, он устремил в небеса взор влажных синих глаз, чем привлек внимание малиновки – она даже выскочила из рододендронов, а когда человек тронулся с места, зачирикала ему вслед. Грегори Виджел обернулся; губы его, всегда готовые к улыбке, сложились в трубочку, и он, даром что отнюдь не отличался дородностью, вдруг обрел известное сходство с этой пичужкой, столь любезной каждому британцу.

Высоким, как бы прозрачным, ласкающим уши голосом Грегори Виджел попросил сообщить о себе миссис Пендайс и был тотчас проведен в белый будуар.

Миссис Пендайс встретила его тепло; подобная сердечность к кузенам вырабатывается у женщин, которые годами слышат от мужей саркастическое: «Ох уж эти твои родственники!»

– Видишь ли, Григ, – начала миссис Пендайс, когда ее кузен был усажен в кресло, – я немало разволновалась из-за твоего письма. У нас до сих пор обсуждают расставание Элен с капитаном Беллью. Конечно, дело не из ряда вон: я знаю, это случается, но Хорас… он… он такой… Все сквайры, священники и вообще деревенские жители одинаковы. Разумеется, я люблю Элен: она просто прелесть, но, Грегори, у меня нет неприязни к ее мужу. Он человек отчаянный – такого нечасто встретишь, – и, по-моему, Элен в этом смысле на него похожа!

Лоб Грегори Виджела