Дух демона - Роберт Энтони Сальваторе

Сравнение было явно не в пользу Коннора.

И потому он последовал за Элбрайном, занятым подготовкой к дальнейшему переходу. Коннор часто оглядывался на Джилли, равно как и Полуночник. Они оба не сомневались, что и мысли у них одинаковые. Наконец Коннор отошел от Элбрайна и направился в дальний конец лагеря беженцев, чтобы быть как можно дальше от Джилли. Один вид этой женщины, осознание того, что она вновь совсем близко, заставили молодого аристократа вспомнить ужасы их брачной ночи, когда он чуть было не изнасиловал свою строптивую невесту. А затем он заплатил за признание его брака недействительным и обвинил Джилл в отказе выполнять супружеские обязанности. Благодаря его обвинениям Джилл разлучили с приемными родителями и отправили служить в королевскую армию. Что почувствует она теперь, увидев его снова? Это волновало и тревожило Коннора, ибо он не верил, что в ответ на его тоскливую улыбку она улыбнется радостно.

Прошло не менее получаса с тех пор, как караван беженцев снялся с места. Только теперь у Коннора хватило мужества приблизиться к Джилл, ехавшей на Даре. Элбрайн шагал рядом с нею.

Юноша первым заметил его приближение.

— Я здесь, чтобы поддержать тебя, — сказал он девушке. — Любым способом — даже если ты захочешь, чтобы я оставил тебя в покое.

Пони изумленно посмотрела на него, затем услышала цокот конских копыт. Она знала, что в битве участвовал какой-то незнакомец, аристократ из Палмариса. Но Палмарис — большой город, и она никак не предполагала, что этим незнакомцем окажется…

Коннор.

При виде этого человека Пони чуть не свалилась с коня. У нее обмякли руки и ноги, у нее перехватило дыхание. Над нею захлопали черные крылья воспоминаний и боли, угрожая полностью накрыть ее своим ужасным покровом. Пони не хотелось вспоминать этот отрезок своей жизни, который она мечтала навсегда забыть. Она преодолела боль и не хотела переживать все это заново, особенно сейчас, когда будущее столь неопределенно и полно неожиданностей.

И все же ей было не отделаться от видений той ночи… Ее подмяли, словно животное. С нее содрали одежду и больно прижали к постели руки и ноги. А затем, когда этот человек, поклявшийся любить ее, так и не смог овладеть ею, ее, отвергнутую, буквально выволокли из спальни. Но и этого ему оказалось мало. И тогда Коннор… да, тот самый любезный Коннор, который так удивительно выглядел, восседая на своей ухоженной и упитанной скаковой лошади, с драгоценными камнями, сверкавшими в рукоятке меча, в одежде, сшитой из лучшей ткани… он приказал обеим горничным вернуться к нему ради его услад, тем самым жестоко уколов ее прямо в сердце.

И теперь он снова был рядом, снова восседал на лошади, и на его несомненно красивом лице играла улыбка.

— Джилли, — охваченный волнением, пробормотал он.

— И ты позволишь, чтобы из-за какой-то девчонки-преступницы, которую ты называешь приемной дочерью, замучили твоего любимого муженька? — спросил Петтибву отец-настоятель Маркворт.

Вид у Петтибвы Чиличанк был самый плачевный. Под глазами чернели круги. Она похолодела. Еще бы, ведь за многие дни бывшая трактирщица не проспала и нескольких часов, особенно с тех пор, как в пути умер ее Греди. Петтибва многие годы была полной, но двигалась с изяществом, а при ходьбе слегка пританцовывала. Все это изменилось. Сейчас, сломленная и истерзанная, она страдала от ночных кошмаров и от своих тюремщиков, которые по жестокости превосходили любые сны.

— Вначале мы отрежем ему нос, — продолжал Маркворт, — и смотри, до каких пор.

Палец настоятеля прочертил по лицу линию.

— Сама понимаешь, каким жутким сделается его лицо. Не сомневаюсь, что после этого бедняга Грейвис станет отверженным.

— Вы творите зверства и еще называете себя «божьим человеком»? Почему? — закричала Петтибва.

Она знала, что этот старик не лжет; он непременно исполнит свои угрозы. Всего лишь несколько минут назад он побывал в застенке у Грейвиса. Их двоих, а также Смотрителя держали в самом дальнем углу южной части монастырского подземелья. Прежде здесь располагались склады, но помещения срочно переделали под тюрьму. Первым Маркворт наведался к Грейвису, и сквозь глинобитные стены до Петтибвы долетали душераздирающие крики ее мужа.

Теперь несчастная женщина стонала и постоянно осеняла себя знаком еловой ветки — символом Абеликанского ордена.

Маркворт оставался бесстрастным и неумолимым. Вдруг он подался вперед, и его хитрое, злобное лицо почти вплотную придвинулось к лицу Петтибвы.

— Ты спрашиваешь почему? — прорычал он. — Из-за твоей дочки, дура! Из-за того, что твоя дражайшая Джилл, действуя заодно с опасным еретиком Эвелином, могла погубить весь мир!

— Джилли — честная девушка! — крикнула ему в ответ Петтибва. — Она никогда не сделала…

— Сделала! — перебил ее Маркворт и продолжал, с завыванием произнося каждое слово: — Она украла самоцветы. Жаль, конечно, Грейвиса, но я сделаю все необходимое, чтобы вернуть их. Тогда пусть Петтибва полюбуется на своего безносого муженька и будет помнить, что своим упрямством покалечила его, как прежде своим же упрямством погубила собственного сына!

— Это вы убили его! — закричала Петтибва, и из ее глаз хлынули слезы. — Вы убили моего сына!

Лицо Маркворта по-прежнему оставалось холодным и непроницаемо каменным, и от этого бывшая трактирщица словно примерзла к месту, пойманная взглядом отца-настоятеля.

— Уверяю тебя, — ровно и суховато произнес Маркворт, — что вскоре твой муж, а за ним и ты позавидуете вашему Греди.

Женщина застонала и повалилась назад. Она непременно упала бы, если бы ее не подхватил брат Фрэнсис.

— Что вам надо от бедной Петтибвы? — заплакала она. — Я скажу! Я все скажу!

По лицу отца-настоятеля пробежала злорадная улыбка. И все же ему очень хотелось лишить носа этого дуралея Грейвиса.

Санта-Мир-Абель словно загородился от внешнего мира внушительной охраной. Каждый участок стены стерегли молодые монахи с арбалетами. Им помогали братья постарше, готовые обрушить на врага мощь графитов или рубинов. Тем не менее магистру Джоджонаху, которого все знали и многие любили, удалось без труда проникнуть в монастырь.

Весть о возвращении магистра опережала его самого, и потому неудивительно, что в главном зале, едва Джоджонах успел туда войти, его встретил раздосадованный брат Фрэнсис. В зале хватало и других монахов, которым не терпелось узнать о причине возвращения Джоджонаха.

— Отец-настоятель еще будет говорить с вами об этом, — сухо бросил Фрэнсис, отводя взгляд.

Слова его предназначались не столько магистру, сколько собравшимся монахам и должны были показать, что именно Фрэнсис, а отнюдь не Джоджонах пользуется благосклонностью Маркворта.

— Ты, кажется, позабыл об уважении к тем, кто старше тебя, — ответил магистр Джоджонах, не отступая ни на шаг.