Правила Дома сидра - Джон Ирвинг

— Но люди есть люди, — сказала Каролина с убежденностью социалистки. — Ты сделал глупость, доверившись мне, и еще большую глупость, дав женщине адрес. Ты ведь впервые ее видишь.

— Точно, — кивнул Гомер.

— Твой врач долго не продержится, если ты будешь так неосторожен.

— Да, — согласился Гомер.

Д-р Харлоу заглянул в провизорскую. Виноватый вид был у одной Кенди, и он начал допрос с нее.

— О чем вам поведали эти два великих специалиста? — спросил он.

В те минуты, когда ему казалось, что никто на него не смотрит, он не сводил с Кенди глаз, но Гомер это заметил, да и сестра Каролина, у нее на это было чутье. Кенди растерянно молчала. И д-р Харлоу повернулся к сестре Каролине.

— Избавились от истерички? — спросил он.

— Какие проблемы, — пожала та плечами.

— Я знаю, вы не одобряете меня. Но закон есть закон.

— Закон есть закон, — машинально повторил Гомер. Д-р Харлоу сморозил такую пошлость, как тут смолчать.

— Вы, я вижу, Бур, специалист и по абортам. — Д-р Харлоу вперил в Гомера взгляд.

— Это нетрудно, — ответил Гомер. — Операция довольно простая.

— Вы так считаете? — наступал Харлоу.

— Как я могу считать? Я еще очень мало знаю, — пожал плечами Гомер.

— А все-таки, что вы об этом знаете?

— Да ничего он не знает, — грубовато вмешалась сестра Каролина, и д-р Харлоу был удовлетворен.

Кенди улыбнулась, Гомер тоже сконфуженно осклабился. «Видите, я становлюсь умнее», — сказал он взглядом сестре Каролине, которая снисходительно глядела на своего подручного, как и полагается медсестре. Д-р Харлоу видел, что почитаемый им иерархический порядок восстановлен, инакомыслие подавлено в зародыше. И лицо его залоснилось от удовольствия — результат действия адреналина и сознания собственной праведности. А Гомер потешил себя, вообразив картину унижения д-ра Харлоу: ножичек мистера Роза изящно и быстро разделал д-ра Харлоу — на земле обрезки одежды, а на теле ни единой царапины. Это бы поубавило у него спеси.

Спустя три месяца после того, как самолет Уолли был сбит, пришло первое известие о судьбе экипажа.

«Это случилось на полпути в Китай, — писал второй пилот, — японцы открыли по самолету зенитный огонь, и капитан Уортингтон приказал прыгать».

Командир экипажа и бортрадист прыгнули почти одновременно, второй пилот выпрыгнул третьим. Верхний ярус джунглей был такой плотный, что, продравшись сквозь него, командир экипажа не видел ничего в двух шагах. Заросли были почти непроходимы, и он нашел бортрадиста только через семь часов. Лил проливной тропический дождь, он так стучал по пальмовым листьям, что взрыва самолета они не расслышали, а запахи, насыщавшие воздух, поглотили дым и гарь загоревшихся джунглей, так что им даже пришла нелепая мысль: вдруг у самолета само собой наладилось управление, и он полетел без людей дальше. Они долго вглядывались в сплетение веток и лиан над головой, но, кроме голубей в белом блестящем оперении, ничего не видели.

За семь часов блуждания в джунглях командир экипажа набрал тринадцать разной величины пиявок, которых бортрадист аккуратно снял всех до одной; с самого бортрадиста командир экипажа снял пятнадцать пиявок. Они прижигали хвост пиявки горящей сигаретой, та разжимала присоску и отваливалась. Если же просто снимать, туловище отрывалось, и присоска оставалась в коже.

Пять дней бортрадист и командир экипажа ничего не ели. Когда лил дождь, а он лил беспрестанно, они пили воду, которая собиралась в пазухах пальмовых листьев. Воду из луж и ручьев пить боялись. В одной реке как будто видели крокодилов. Бортрадист боялся змей, и командир экипажа, заметив змею, не подавал виду. Сам он боялся тигров, кажется, видел одного, но радист уверял, что они только слышали их рычание: нескольких или одного в разное время. По словам командира экипажа, тигр шел за ними пять дней. Но конечно, больше всего им досаждали пиявки.

Разверзшиеся хляби с грохотом обрушивали потоки воды на зеленую кровлю джунглей, но хоть, слава Богу, не на головы; насыщенность влагой была, однако, так велика, что их на каждом шагу осыпали каскады капель. В промежутки между ливнями солнечные лучи не пробивались сквозь толщу листьев, а хриплый хор птиц, молчащих в ненастье, возобновлял голосистый протест против муссонов, оглушая сильнее, чем барабанная дробь дождя.

Бортрадист и командир экипажа представления не имели, где второй пилот и капитан Уортингтон. На пятый день они вышли к деревне, где их ждал уже сутки второй пилот. Пиявки высосали из него много крови: он шел сквозь джунгли один, и их некому было снимать. Они гроздьями висели у него на спине между лопатками; местные крестьяне ловко снимали их, используя вместо сигарет раскаленные кончики бамбуковых палочек. В деревне жили дружески настроенные бирманцы, по-английски никто не говорил, но они знаками дали понять, что не любят вторгшихся к ним японцев и знают дорогу в Китай.

Уолли все не появлялся. Второй пилот приземлился в бамбуковой роще. Стволы бамбука были здесь толще мужского бедра; и дорогу приходилось прорубать мачете, отчего очень скоро его лезвие перестало отличаться от тупой стороны.

Бирманцы объяснили, что в деревне опасно дожидаться Уолли, и несколько крестьян вызвались провести летчиков до китайской границы. Перед дорогой лица им натерли кашицей каких-то ягод, вплели в волосы орхидеи, и летчики перестали походить на белых людей.

Шли двадцать дней, проделав пешком двести двадцать пять миль. Еду не готовили, и к концу пути рис весь заплесневел — дождь лил день и ночь. У командира экипажа начались запоры, второй пилот, напротив, погибал от изнуряющего поноса. У бортрадиста стул походил на кроличьи катышки, пятнадцать дней из двадцати его трясла лихорадка без температуры, да еще он подхватил стригущий лишай. Каждый потерял сорок фунтов веса.

На американской базе в Китае их неделю держали в лазарете. Потом отправили самолетом обратно в Индию; второго пилота госпитализировали — для лечения и диагноза, никто не мог понять, какая в нем завелась амеба. У командира экипажа было явно что-то с кишечником, его тоже оставили в Индии. А бортрадист со своим лишаем вернулся в строй.

«В лазарете у нас отобрали все вещи, — читала Олив. — А когда вернули, все было смешано в кучу. И мы обнаружили среди вещей четыре компаса. Нас было трое, а компасов четыре; — Значит, кто-то прыгнул, случайно прихватив компас капитана Уортингтона. А в этой части Бирмы, по его словам, лучше взорваться с самолетом, чем приземлиться без компаса».

В августе 194…года Бирма официально объявила войну Великобритании и Соединенным Штатам. И Кенди сказала Гомеру, что не может больше сидеть с ним на пирсе, где они с Уолли провели столько вечеров. Ей нужно побыть одной, куда-то забиться. Когда она сидит на дальнем краю пирса, ее так и тянет броситься в воду. Присутствие Гомера ей не помогало.

— Я знаю одно место, — сказал ей Гомер.