От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920 - Дмитрий Ненюков

После обеда следовала вторая часть программы: главнокомандующий сел на катер и объехал команды, выстроенные на судах, здороваясь с ними. Он посетил подводную лодку «Тюлень», а другая лодка, так называемая «аг-4»(?), маневрировала и опускалась под воду. Должен сказать, что этот маневр нельзя было оценить больше, чем на 2–, что было и понятно при существующей импровизации команд.

Далее следовало посещение дока, в котором находился перевернутый вверх килем дредноут «Императрица Мария». Генерал Деникин взошел на днище корабля, которое своей громадностью производило импозантное впечатление. Работа по подъему была очень трудная, и наши инженеры, несомненно, проявили талант при ее выполнении. Генерал это понял и горячо благодарил директора и администратора спасательной партии генерала Пономарева, дававшего объяснения. Только после подъема выяснилось, что дредноут перевернулся вследствие неразумного литья воды из всех помп для тушения пожаров, вызванных взрывами. Днище корабля было совершенно целым, так как вся сила взрыва ушла вверх. Если бы своевременно прекратили лить воду в корабль, он бы остался на воде и мог быть легко исправлен. Конечно, виновны были и составители проектов этого типа судов. Морской генеральный штаб настаивал, чтобы остойчивость кораблей была доведена до такого состояния, когда корабль, разбитый артиллерией или подорванный минами, тонул не переворачиваясь и, по возможности, сохранял прямое положение. Немецкие крейсеры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» в сражении у Фолклендских островов именно так потонули, стреляя до последнего момента из всех орудий.

Последним пунктом программы на рейде было посещение английского крейсера «Карадок». Этот крейсер был как бы нашим приятелем. Он участвовал во всех боях с большевиками как под Одессой, так и на Акманайских позициях. Его командир часто бывал у меня в доме и был очень веселым и любезным человеком. Он принял генерала Деникина, не ограничиваясь официальными почестями, и сказал выстроенной во фронт команде, что рад случаю, позволившему им всем видеть замечательного человека, о котором говорит весь мир.

Главнокомандующий был даже несколько сконфужен и горячо поблагодарил командира.

Последним номером торжеств был наскоро импровизированный концерт в Морском собрании. В Севастополе нашлось несколько артистов и артисток, убежавших от большевиков, и программа быстро была составлена. Концерт дал возможность видеть генерала вблизи более широкой публике, и зал был переполнен, хотя вход и был по билетам. В антракте был чай, и генерал выразил желание познакомиться с дамами. Я ему представил наиболее интересных морских и сухопутных дам.

По окончании концерта генерал благодарил меня за приятно проведенный день, но выразил порицание, почему я не повез его на завод к рабочим. Конечно, это было бы очень хорошо, но такую ответственность, будучи сам новым человеком в Севастополе, я, конечно, взять на себя не мог, о чем прямо ему и сказал.

Ночью мы перебрались на крейсер «Генерал Корнилов» и снялись с якоря с таким расчетом, чтобы быть в Одессе к 10 часам утра следующего дня. Переход был прекрасен. За ужином генерал Деникин был в отличном расположении духа, много шутил, смеялся и рассказывал, как он, Корнилов, Романовский и другие генералы сидели арестованные Керенским в Быхове. Генерал Корнилов, несмотря на арест, все время писал письма различным деятелям и делал распоряжения, чем приводил в ужас своих сторожей, но тем не менее его престиж был настолько велик, что никто не смел ему препятствовать и, кроме того, никто не был уверен, кто в конце концов одержит верх.

Во время перехода, по ходатайству адмирала Герасимова и моему, генерал Деникин поздравил командира крейсера капитана 1-го ранга Остелецкого контр-адмиралом, что было вполне заслуженным и соответствующим его стажу.

В назначенное время мы подошли к Одессе и были встречены салютом в 19 выстрелов со всех иностранных судов, стоявших на рейде. Этот салют полагался по морскому уставу флагу главнокомандующего, под которым шел генерал Деникин. На пристани ожидали почетные караулы от гарнизона и с иностранных судов, так что встреча была вполне импозантной. В Одессе хозяином был генерал Шиллинг, имевший титул главноначальствующего и командующего группой войск, а я обращался уже в состоявшего в свите главнокомандующего, или, вернее, просто в зрителя без всякой ответственности. Такое положение чрезвычайно приятно.

Пройдя по всем почетным караулам и пропустив их мимо себя церемониальным маршем, главнокомандующий, а за ним и все мы следом отправились на автомобиле в собор, где его приветствовал соответствующей речью митрополит Платон.[381] На улицах было много народу, и впечатление по лицам было радостное. Дамы махали платками, и крики «ура» были довольно громкие. Это было время, когда Добровольческая армия находилась на вершине своих успехов, и, конечно, настроение соответствовало моменту. Не обошлось, впрочем, и без скандала. С генералом приехал его конвой, и когда они высадились на берег, то один из одесских сыщиков признал в одном из офицеров конвоя весьма известного и опасного чекиста-большевика. Он, конечно, был сейчас же арестован и отправлен в тюрьму, где, вероятно, и ликвидирован, но тот случай показывает нашу халатность. Допустить в конвой главнокомандующего офицера без проверки его прошлого – это почти что уже рекорд халатности.

Из собора кортеж проследовал, кажется, на биржу, а потом в городскую думу, где был парадный обед. Одесса отличилась. Обед был такой, что и в довоенное время не стыдно было подать, и шампанское лилось рекой. За обедом было, конечно, несколько тостов, причем, генерал Деникин сказал большую политическую речь. В этой речи он очень недвусмысленно указал, что Россия будет твердо помнить, кто оказал ей услуги во время ее лихолетья и кто уклонился от союзнических обязательств. Все ясно поняли, что камень брошен во французский огород, но французский адмирал, присутствовавший на обеде, по-видимому, ничего не понял, потому что кричал «ура» больше всех.

После обеда официальная часть дня кончилась, и нам было объявлено, что мы можем делать что хотим. Я воспользовался этим и посетил некоторых старых знакомых. Нового, впрочем, я ничего не узнал. Все с нетерпением ожидали занятия Москвы и сильно жаловались на все растущую дороговизну. Шиллингом почти все были недовольны и говорили, что он милый человек, но сибарит и только подписывает бумаги, которые ему подают. Безлюдье сказывалось повсюду и везде.

Вернувшись ночевать на «Корнилов», я узнал неприятную новость: батько Махно со своей бандой переправился на левый берег Днепра и направляется на местечко Гуляй-поле. Так гласила краткая телеграмма из Екатеринослава. В штабе Деникина не придавали этому известию важного значения или делали вид, что не придают, но мне это известие очень не понравилось.

Махно был анархист, полуинтеллигент с уголовным прошлым. Обладающий сильным характером и, по-видимому, вполне способный на роль Пугачева, он оперировал главным образом среди крестьян, но деньги брал и с большевиков. Он грабил только города, на которые делал внезапные налеты, и после захвата добычи уходил в самые глухие места подальше от железных дорог, где его было очень трудно настигнуть. Он пользовался среди крестьян популярностью, так как никогда их не грабил, а потому в продовольственном отношении был всегда обеспечен. Про него рассказывали целые легенды. Гуляй-поле считалось как бы его столицей, там он был маленьким царем и имел много сторонников. Немудрено, что он туда и направился, намереваясь пополнить свои силы и затем предпринять какой-нибудь поход.