Е-18. Летние каникулы - Кнут Фалдбаккен

Кроме того, требовалось мужество, чтобы рассказать такое. Он стоял деловитый и уверенный с солнечными бликами на лице. Черные волосы слегка растрепались, он опять очень походил на отца. Даже теперь, несмотря на всю грусть и тоску во всей его фигуре, он был сильнее меня духом. Глубокие линии в уголках глаз вбирали в себя дневной свет, делали его взгляд острым и спокойным. Нос у меня покраснел и стал мокрым и, чтобы окончательно не разреветься, я уставился на пропитанные смолой доски, на которых мы стояли, на небо и березки в конце перрона. Я пытался, но я не мог. Нет, я не мог признаться. Сознание того, что я сделал и не хочу признаться, даже если было уже не опасно и не имело особо большого значения, легло тяжелым камнем мне на душу. Я пытался, но не мог встать с ним как равный, независимо от того, что он сделал, что он сказал и что случилось. Изолированное положение шестнадцатилетнего подростка серьезнее, чем обычное традиционное мнение о том, что правильно или неправильно, хорошо или плохо, морально или аморально. Поэтому не хотел каяться и признаваться.

Пришел поезд и положил конец моим мукам. Мы пожали руки. Я просил его передать привет Бергсхагенам. Затем я занял место в купе, поставил рюкзак и чемодан, помахал ему, ждал в нетерпении, когда раздастся гудок, означающий, что мы покидаем станцию. Останется воспоминание, подобно другим воспоминаниям, неясное, которое иногда, быть может, обернется болью, быть может, грустной болью; не часто, все реже и реже, по мере того как я взрослел и становился старше, я вспоминал о своих последних летних каникулах, проведенных в крестьянской усадьбе моего дяди в Фагерлюнде.

Когда я пришел домой, в квартире находились рабочие фирмы, они разгружали вещи и мебель. Мама упомянула в письме, что мы переехали. Вынуждены были — в небольшую квартиру в дешевом районе города. Мама была взволнована, энергично руководила транспортировкой, командовала там и сям.

— Петер, — закричал она. — Это ты? Как дела? Ах, Господи, должно быть ужасно то, что случилось с тетей Линной! Грустно и горько.

Одурманила меня своими духами.

Отца не было дома. Он был в отъезде, чтобы отдохнуть немного, как она объяснила. Предприятие его разорилось. Обещала, что вместе навестим его.

— Но он кое-что оставил для тебя, ко дню рождения. Сюрприз. Посмотри.

Я раскрыл пакет. Это были часы. И хорошей марки. Как раз точно такие я и хотел.

— Ешь, мой дорогой мальчик, — призывала она меня. — Подумать только, что тебе пришлось пережить!

В новой квартире пахло свежей краской. Мебель еще не расставили, я обратил внимание на ящики с книгами, моими собственными. Неожиданно вспомнил, что забыл взять свой подарок «Сто лучших стихов о любви», книга осталась лежать на буфете в опустевшем доме Фагерлюнда. Но мне было теперь безразлично. Я и прежде не очень много читал стихов и уж точно не осилю их после всего случившегося; столько треволнений было… они отвлекли меня от насущных близлежащих задач, которые могут оказаться полезными для меня, только «ключ» к ним надо найти… Нет, стихи не для меня, нечто иное больше говорило моему уму и моему сердцу, моей душе. Непременно исследую, что это такое. Ведь конец одного означает обычно начало другого.

Я съел приготовленный мамой десерт. Потом осмотрел квартиру, прислушался к уличным звукам; показалось, что только вчера уехал из города, показалось, что проведенное в Фагерлюнде лето начинает уходить в прошлое, исчезать, словно облака в ясный день. Все кончено. Кому нужны стихи о любви?

Я посмотрел на чехол, в котором лежали дорогие часы. Открыл. Красивые часы со светящимся циферблатом, секундной стрелкой и кожаным ремешком. Водонепроницаемые. Точно такие я желал себе. Я предчувствовал, знал наверняка, что получу их к своему шестнадцатилетию. Нужно бережно с ними обращаться, снимать во время гимнастических упражнений, быть осторожным, постараться не поцарапать блестящее кварцевое стекло.

Подарок отца. Признание меня взрослым. Признание, что кончились игры с ножиками, в индейцев, в городскую романтику. Часы были залогом его веры в меня, взрослого.

Я храню их до сих пор, лежат где-то в ящике письменного стола.

1. Ваш роман «В стране заката» был переведен на русский язык, кажется, в 70-е годы ушедшего столетия. Мнение критиков и читателей было единодушным — замечательное произведение! Спрашивали: кто автор? что о нем известно? Что Вы сами можете сказать о романе? — Журнал «Иностранная литература» напечатал роман в сокращении, потом он вышел отдельной книгой, миллионным тиражом, в двух изданиях. Роман был разрешен к печати, потому что существовавшая тогда цензура решила, что речь идет о критике западной культуры и общественного развития. Однако после падения «железного занавеса» оказалось, что русская действительность была ближе к описанному в моем романе, нежели западно-европейская!

2. После такого большого успеха переводились ли позже Ваши книги на русский язык? — На русский язык меня больше не переводили мотивируя это нехваткой бумаги. Но я думаю, что мои книги были слишком «сочными» для официальных кругов. Ведь это был Брежневский период!

3. Известно, что Вы выступали с лекциями в Москве и Ленинграде. Ваше впечатление о поездке, вообще о России? — Министерство Иностранных Дел Норвегии организовало мою поездку (не помню, в каком году) в Москву и Ленинград, где состоялись встречи в университетах со студентами, преподавателями, переводчиками. Впечатление положительное, официальные представители, правда, проявляли минимум внимания к литературе, но зато, например, гид-переводчик досконально познакомил меня с достопримечательностями этих двух городов. Зимний дворец в Ленинграде — незабываем! Ограничений в передвижении не было. Я гулял один по Красной площади, посетил ГУМ, напомнивший мне настоящий восточный базар. С помощью норвежского посольства в Москве побывал в театре на Таганке. Великолепно!

Меня встречали везде радушно, с теплотой. Обратил внимание, что академической среде не хватает контактов, профессиональных и обычных частных. К каждому моему слову прислушивались, словно мучимые жаждой. И когда я подарил несколько экземпляров моих книг, люди были трогательно благодарны. По-настоящему я понял особенности страны, когда посетил Москву, Россия ведь еще и азиатская страна. Непривычно было видеть на улицах много неевропейских лиц, военных… А Ленинград — «балтийский» город, по природе и архитектуре (замечательной!) напоминает Финляндию и Швецию.

Гостеприимство и дружелюбие русского народа — неопровержимый факт, жаль, что не знаю русского языка. Но вот такси! Скорость! Ужас! Никогда и нигде я не сидел в таком старом дребезжащем автомобиле!

4. Вы как-то сказали, что считаете роман «Дневник Адама», 1982, своим главным произведением. Почему? — Это мнение критики, она находит его с литературной точки зрения самым удачным моим произведением. Я не спорю, меня интересует настоящее… Снова пишу криминальный роман…