Полночный прилив - Стивен Эриксон

Трулл еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Он перевел взгляд с отца на Бинадаса. Тот тихо разговаривал с Халлом Беддиктом – летерийцем, присягнувшим Руладу и готовым продать свой народ в неизбежной войне. Как мы до этого докатились? И как остановить неумолимый марш?

– Не противься, брат.

Рядом на скамью присел Фир.

– Чему?

Лицо брата было суровым, почти злым.

– У него меч, Трулл.

– Это оружие не имеет никакого отношения к тисте эдур. Оно чужое и пытается превратить того, кто его носит, в нашего бога. А как же Отец Тень и его Дочери? Их надо забыть?

– Меч только инструмент. Нам, тем, кто окружает Рулада, выпало на долю поддерживать нерушимость наших верований и руководить Руладом.

Трулл пристально поглядел на Фира.

– Он украл твою возлюбленную.

– Еще слово, брат, и я тебя убью.

Он поспешно отвел глаза, и Труллу слышно было, как глухо стучит его сердце.

– Рулад не примет руководство ни от нас, ни от кого бы то ни было. Руководит им теперь этот меч – и тот, кто его сделал. И еще безумие.

– Ты предпочитаешь видеть безумие.

Трулл хмыкнул.

– Возможно. Что же видишь ты?

– Боль.

В этом вы похожи. Трулл потер лицо руками, медленно вздохнул.

– Противиться, Фир? Это было невозможно с самого начала. – Он снова посмотрел на брата. – Но не удивительно ли? Кто манипулирует нами и как давно? Ты назвал меч инструментом – а мы разве отличаемся?

– Мы тисте эдур. Правили всем миром, скрещивали мечи с богами…

– И проиграли.

– Были преданы.

– Если память мне не изменяет, ты разделял сомнения матери…

– Я ошибался, поддался слабости, как и все. Но пришла пора ее стряхнуть. Бинадас это понимает. И наш отец. Терадас и Мидик Бун – тоже, как и те, кого император провозгласил своими кровными братьями: Корам Ирард, Холб Харат и Матра Брит…

– Старые неокропленные друзья, – перебил Трулл с кривой усмешкой. – Троица, которую он неизбежно побеждал мечом и копьем. И еще Мидик.

– И что?

– Они ничем это не заслужили, Фир, и никакие речи тут не помогут. А Рулад хочет, чтобы мы подчинялись их приказам…

– Не мы. Не забывай, мы тоже его братья по крови. И я по-прежнему командую воинами шести племен.

– Как, по-твоему, чувствуют себя другие благородные воины? Все они прошли освященной веками дорогой славных деяний. А теперь у них украли славу…

– Первый же, кто станет жаловаться, испробует на себе остроту моего меча.

– Смотри, как бы он не затупился.

– Нет. Бунта не будет.

Секунду спустя Трулл кивнул.

– Что самое печальное – ты, наверное, прав.

Фир встал.

– Трулл, ты мой брат и человек, которым я восхищаюсь. Но твои слова пахнут изменой. Будь на твоем месте кто-то другой, я бы уже заставил его замолчать раз и навсегда. Довольно! Теперь мы империя, возрожденная империя. И впереди война. Я должен знать – ты на стороне своих братьев?

Трулл прислонился к шершавой стене, секунду глядел на брата.

– Хоть раз было иначе?

Фир смягчился.

– Нет. Ты спас нас, когда мы возвращались из ледяных пустошей. Об этом подвиге все знают и смотрят на тебя с восхищением и благоговением. И потому будут брать с тебя пример. Если они заметят сомнение в твоих глазах…

– Они ничего не заметят, Фир, ни в моих глазах, ни в моих поступках.

– Ты меня успокоил. Император скоро позовет нас, своих кровных братьев.

Трулл встал.

– Хорошо. А пока мне нужно побыть одному.

– Не опасная компания?

Если опасная, то голова с плеч…

– До сих пор не была, Фир.

– Теперь оставь меня, Ханнан Мосаг, – произнес император с неожиданной усталостью в голосе. – И забери к’риснан. Всех… Нет, раб, ты останься. Майен, жена, ты тоже уйди. Пожалуйста.

Неожиданный приказ вызвал замешательство, но уже через несколько мгновений в зале остались только император и Удинаас. Рабу показалось, что движения Майен неестественны, словно она не выходит, а бежит в истерике.

Удинаас подозревал, что внезапное нарушение порядка повторится еще не раз, и потому не удивился, когда Рулад поманил его. В глазах императора плясали мука и ужас, по телу пробегала дрожь.

– Стань рядом, Удинаас, – выдохнул Рулад. – Напомни мне!..

Раб подумал.

– Вы умерли. Ваше тело приготовили к погребению, как того заслуживает окропленный воин-хирот. Но вы вернулись. Благодаря мечу в руке вы вернулись и снова живы.

– Да, так. Да…

Смех, сотрясший Рулада, перешел в пронзительный визг и оборвался. Он снова вздрогнул. Открыл рот, точно от боли…

– Раны…

– Что, император?

– Не важно. Просто воспоминания. Холодный металл пронзает плоть. Ледяное пламя. Я пытался свернуться… Защитить то, что уже потеряно. Я помню…

Удинаас молчал. Император смотрел в сторону. Можно было свободно наблюдать и делать выводы.

Молодые не должны умирать. Смерть предназначается старикам. Есть правила, которые нельзя нарушать, и неважно, лежит ли в основе сострадание или холодный расчет. Рулад был мертв слишком долго, чтобы избежать душевного ущерба. Если ему и предстояло быть инструментом, то инструментом с изъяном.

И что с того?

– Мы несовершенны.

Удинаас вздрогнул.

– Ты понимаешь, Удинаас?

– Да, император.

– Как ты это понял?

– Я раб.

Рулад кивнул. Левая золотая рука коснулась правой, сжимающей рукоять меча.

– Да, конечно. Несовершенны, никогда не достигнем идеала. Таков удел всех смертных. – Лицо исказила гримаса. – И не только смертных. – Глаза вспыхнули и на мгновение в упор посмотрели на раба. – Он шепчет у меня в уме, подсказывает слова, делает меня умнее. Кто же я в таком случае? Кто я, Удинаас?

– Раб.

– Я тисте эдур.

– Да, император.

Сердитый взгляд.

– Мне вернули дар жизни.

– Вы должник.

Рулад откинулся назад, глаза полыхнули неожиданной яростью.

– Не сравнивай, раб! Я тебе не чета! – Он устало ссутулился. Звякнули монеты. – Дочь меня побери, до чего тяжелые…

– Простите, император. Вы не должник. Да и не раб. Хотя порою, когда вас накрывает усталость, наверное, так кажется.