Каратель - Иван Тропов

Сейчас она совсем не трогала его, и он проснулся. Глядел на меня, вокруг, на нее… Не понимая ничего. Все это время она душила ту его часть, что пыталась оценивать, не разрешала ему испытывать собственных эмоций, навязывала желания и решения… Теперь все, что он видел за последние минуты, разом навалилось на него.

Он зацепился взглядом за револьвер, замер, а в следующий миг сиганул вбок с тропинки, ломая кусты.

Молодец. Одной проблемой меньше.

А проблем у меня хватает…

Осторожно выщелкнув «снежинку» из барабана, я достал точно такую же, тоже с одним целым патроном, из кармана. Выкрутил патроны из пластинок, по одному вставил их в каморы. Раз, два.

И это все, что осталось от огромной россыпи тяжелых гроздей.

Диана… догадывалась она? Или знала?.. Знала, что все будет именно так? Все знала, но не предупредила?

Потом, все потом.

Я защелкнул барабан в рамку и двинулся вперед. Медленно. Осторожно. Чувствуя, как беснуется ледяная буря в висках, уже распадаясь на отдельные шквалы и вихри.

Куда я ей попал? Это не жаба. Этой суке любое ранение, как простому человеку. Не так уж много надо, чтобы убить.

Она перевернулась на спину, и треск кустов, где пробирался мальчишка, стих. Он замер, нагнанный ее касанием.

Не раздумывая, я протянул руку и выстрелил. Она заорала, когда пуля размозжила ей ступню.

– Пошел отсюда! – крикнул я, и в кустах опять затрещало.

Я склонился к ней.

Щупальца сжались на моих висках, но они были слишком слабы. Я даже не пытался их сбрасывать. Ей все равно не воткнуть их в меня. Ее щупальца были не сильнее земляных червей, выгнанных на асфальт ливнем.

Она пыталась зажать рану на боку рукой, но кровь сочилась сквозь пальцы. А есть еще пуля в плече. И простреленная ступня.

Нет, ей уже не выжить, даже если бы я попытался ее спасти.

Я не сбрасывал ее щупальца, и она чувствовала мои эмоции, мои мысли.

Поскуливая, она подняла лицо ко мне. И теперь я видел там страх. Она не хотела умирать.

– Где он?

Я швырнул в нее образ Старика. И той второй черной суки. И белокурой, сквозь лицо которой проступало лицо ручной дьяволицы, – по крайней мере, проступало для Старика, после всех их стараний…

– Где?

– Откройся… – прошептала она. – Откройся… Отдай контроль… Спаси меня – и тогда узнаешь…

– Где он?

Ей было больно, но она улыбнулась.

– Быстрее, щенок. Не ломайся. Ты хочешь знать, где он? Может быть, его еще и можно вернуть, дать ему остаться самим собой… если не терять времени. А ты много его потеряешь, если станешь искать ее. Если вообще найдешь ее – без меня. Быстрее, щенок! Откройся, спаси меня, и у тебя будет шанс… Быстрее, я вот-вот умру!

– Где он?!

Я ткнул дулом в ее ладонь, сжимавшую рану. Сквозь пальцы, унизанные перстнями и кольцами, и глубже – в кровоточащее месиво на боку.

Она взвыла, откатилась от меня. Ледяные щупальца стянулись – отчаянно, но все равно это был едва заметный тычок. Я все слабее чувствовал ее.

– Где он, сука?!!

– Последний шанс, щенок… Откройся… Спасешь меня, потом отпущу, узнаешь…

Я замахнулся Курносым. И швырнул в нее образ – как ствол втыкается в ее плоть…

Она вздрогнула, но оскалилась:

– Это не так уж и больно, щенок…

И швырнула в меня.

…Старик, какими глазами он смотрел на белокурую чертову суку, сквозь черты и в глазах которой вдруг – если знать, что искать, если желать это найти, если в этом помогают две паучихи, пришпоривая где надо и обрубая все лишнее, – проступала другая женщина, черноволосая, которую я знал слишком хорошо, только никогда не думал, что на нее можно смотреть такими глазами, потому что проступала не ручная дьяволица, а та, какой она была раньше, до того как ей пробили лоб… до того как Старик пробил ей лоб… проступала она – и не она. Она была там лишь отблеском, ореолом на этом лице меж золотых локонов, потому что это лицо, эти глаза, эта душа, что сияла в этих глазах… та, прежняя, была лишь тенью ее нынешней. Дорогой, но такой неказистой тенью – перед ней настоящей, теперешней, реальной…

Я скрипнул зубами. Я бы многое отдал, чтобы изменить это. Я бы отдал все.

Только я знал, что она меня не отпустит. Что бы ни говорила сейчас, что бы ни показывала, как бы сама ни поверила сейчас в то, что отпустит. Но потом – не отпустит.

Я ткнул ее пистолетом и еще раз, она зарычала от боли, но лишь стиснула зубы. Может быть, это и в самом деле не так уж больно. Может быть, она уже вообще не чувствует в этом месте боли.

– Щенок… – прошипела она и закашлялась, на ее губах запузырилась кровь.

И швырнула еще раз.

Его глаза… ненависть, за которой обожание, которому больше нет сил сопротивляться… то, о чем мечтал, и однажды уже отступился – чтобы жалеть об этом, каждый день, месяц за месяцем, год за годом…

Потерянный рай. Мечта. Которую второй раз уже не предаст. Утонуть в этом омуте, ненавидя себя за это – пусть что угодно! – только не отказаться опять…

Я ткнул ее в бок, но она расхохоталась мне в лицо, брызжа кровью.

Значит, не больно? Не больно?!!

У меня был еще один патрон, но что толку? Она слабела на глазах. Сколько ей еще осталось? Пять минут? Две? Меньше?..

Стрелять в нее бесполезно. Она и так уже почти ничего не чувствует от потери крови, вот-вот потеряет сознание. Ее открытые глаза вдруг стали задумчивыми, туманными…

Я чувствовал ее все слабее.

Я умру… Я все равно умру… Я умираю… Не может быть… Я умираю!.. Я!.. Сделайте кто-нибудь, хоть что-то… Не может быть… Я… умираю…

Отшвырнув револьвер, я извернулся и левой рукой выдернул из заднего кармана флягу. Свинтил крышку и щедро плеснул спиртом ей на губы.

Она зашипела, но пришла в чувство. А я зажал коленом ее руку, плеснул спиртом ей на ладонь и щелкнул зажигалкой.

Она заорала, когда взметнулись язычки пламени, облизывая ее пальцы, сверкая в золотом кольце, которое я когда-то уже видел, и в платиновом перстне с опалом, который узнал, и во многих других, которых не знал, но они были на ее пальцах…

Язычки опали, потускнели, пропали, но кожа покраснела, на глазах вспухая волдырями.

И она не переставала кричать. Заходилась в крике.

Я поймал ее щупальца, случайно шлепавшие по мне, уже почти нелипкие. Сам вцепился в их кончики.

Говори, сука. Где? Скажи, иначе я повторю. Повторю на руках, на шее, на лице… Где?!

Все еще воя, она уставилась на меня. Я видел ее глаза.