Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

– Ничего я не нашла, – ответила она тихо. – Я ушла потому, что мне стало одиноко. Вроде все есть, а жизнь проходит бесследно. И я никому не нужна, и мне никто не нужен… У многих моих подруг уже по двое детей. Мама говорит: ты посмотри на себя в зеркало!.. Нет, не о том я… Не слушай меня!

Она поставила бокал на стол и, очень волнуясь, стала ходить по комнате.

– Зачем? – говорила она в сильном возбуждении. – Зачем мне все это было надо? В усадьбе на меня как на мужика смотрели! Телохранительница! Тьфу!.. Я баба, милый мой, я баба! Я любить хочу, хочу рожать! Я хочу делать глупые поступки, когда приказывает только сердце. Я хочу быть слабой и не стыдиться слез!

И она их не стыдилась. Я лакал мартини бокал за бокалом, и у меня в голове вскоре все спуталось окончательно. Сосед позвонил в дверь, когда мы с Татьяной уже лежали в постели.

– Это женщина? – тихо, не открывая глаз, спросила она, лежа на моей груди.

– Теперь это не имеет значения, – ответил я.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Было что-то около семи. Я поднял трубку, встал с постели и вышел на кухню. Я был уверен, что звонит сосед, чтобы сделать мне, как он любил говорить, «выговор с занесением в черепную коробку».

– Привет, Стас! – услышал я мужской голос, который узнал не сразу.

– Привет, – ответил я. Можно было сразу напомнить собеседнику правила хорошего тона, рявкнуть: «Представляться надо!» – и отключить трубку, но я почувствовал, что этот звонок особенный, когда сообщают новость, меняющую жизнь если не радикально, то основательно.

– Как здоровье? – последовал ничего не значащий вопрос.

– Ничего, – осторожно ответил я и тотчас вспомнил этот слегка гнусавый, отчетливый, как у радиокомментатора, голос Филиппа Гонзы!

– Хочу тебя поздравить, – продолжал он. – Ты еще ничего не знаешь?

Я промолчал. Филя неприятно рассмеялся, отчего у меня по спине прошелся холодок.

– Открыли завещание князя, – продолжал Филя. – Старик отвалил вам с Танюшкой четыреста тысяч баксов с условием, что вы женитесь… Алло! Ты там в обморок от счастья не шлепнулся?

У меня ком встал в горле. Я закашлялся.

– Так что поторопись со свадьбой, старина! А я тебе, если хочешь, могу рассказать, что в любви она более всего предпочитает… Как мужик мужику! Ага? Мы ведь с Танюшкой в свое время лихо на сеновале в конюшне кувыркались…

– Все, можешь больше ничего не говорить, – тихо ответил я. – Ты меня уже расстроил, Гонза. Я ведь надеялся, что ты все-таки умрешь от печали.

И отключил трубку. Минуту сидел неподвижно, тупо уставившись в окно. Потом стал торопливо набирать код Арапова Поля и номер Родиона.

Сначала трубку взяла Леда. Я не стал представляться, чтобы не утонуть в бесцельной болтовне с ней, и сразу попросил Родиона.

– А-а, мой дорогой пропавший друг! – сонным голосом произнес Родион. – Я с ног сбился, разыскивая тебя.

– Я ходил на Ушбу.

– Прекрасно!.. Что ж, хочу тебе доложить, что мой отец оставил вам с Татьяной четыреста тысяч долларов. Минутку! Сейчас зачитаю… «Стасу Ворохтину и Татьяне Прокиной завещаю четыреста тысяч долларов при условии, что они создадут прочный, основанный на любви и взаимоуважении брак, освященный церковью…» Все понял? – Мне казалось, что мне не хватит сил удержать трубку. Холодный пот выступил на лбу.

– Родион, – прошептал я, – Татьяна… Татьяна знает об этом?

– Не могу точно сказать, дружище! Во всяком случае, я в Араповом Поле ее не видел… Значит, по закону осталось пять месяцев, чтобы вам определиться. Ты понял, о чем я говорю?

– Понял…

– Эй, дружище! Что-то мне твой голос не нравится. У тебя что? Проблемы с Татьяной?

Я не мог вымолвить ни слова. Родион сопел в трубку.

– Слушай меня, – тише произнес он. – Если у вас там какие-то неразрешимые проблемы, то мы как-нибудь обойдем этот момент… Я имею в виду брак. Ты меня понял?

– Нет, Родион, – произнес я. – Никаких проблем…

– Вот и прекрасно! Тогда жду приглашение на свадьбу!

Я опустил трубку на стол, вышел в коридор, встал у двери спальни, глядя на Татьяну. Девушка крепко спала. Ее волосы разметались по подушке. Ресницы слегка подрагивали. Крохотное невесомое перо, вылезшее из одеяла, словно травинка из газона, шевелилось, играло от неслышного слабого дыхания.

Я будто прирос к косяку. В груди нарастала странная боль, как бывает на вершине восьмитысячника, когда, ликуя, срываешь с себя кислородную маску и вдыхаешь разреженный высотный воздух. «Опять игра? – думал я. – Вот такая до безумия циничная и жестокая игра? Она снова обманывает меня? И ее вчерашние слезы, клятвы в любви и верности мне – всего лишь способ получить наследство?.. Как мне больно!»

Я давно сошел со сцены и сидел в темном пустом партере. Я запутался и перестал отличать игру от реальной жизни. И декорации, как грибы, выползали прямо из пола, взламывая доски, и занавес, как гигантский парус, закрывал горизонт, и оркестровая яма превращалась в могилу, подготовленную для захоронения, и все люди вокруг – в масках, с силиконовыми губами и носами, с контактными линзами в глазах, с фарфоровыми зубами, искусственными сердцами и почками, и с надежно упрятанными в туфли копытами да рожками в пышных прическах…

Я приблизился к кровати, сел на ее край. Осторожно коснулся розовой гладкой пятки, выглядывающей из-под одеяла. Татьяна вздрогнула, спрятала ногу, что-то пробормотала, не открывая глаз, и повернулась на другой бок.

Господи, что ж это со мной?!

В окно билась майская метель. Зима в этом году убедительно переиграла весну, и на нашу с Татьяной свадьбу гости пришли в плащах и куртках.