История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Самые серьезные восстания там провоцировали иранцы, более или менее исламизированные или откровенно зороастрийские, стремившиеся свергнуть господство арабов. Первый из этих бунтов еще при аль-Мансуре задал тон серии менее активных попыток мести за смерть Абу-Муслима, главного военачальника революции Аббасидов в Хорасане, которого посмертно назвали защитником иранской традиции и борцом с арабизмом. На некоторое время большая часть Хорасана попала в руки аль-Муканны, «пророка с закрытым лицом», товарища Аоу-Муслима, окончательно побежденного в 780 году. Некоторые из этих движений, видимо, сочетали в себе элементы шиитского милленаризма и сектантские формы зороастризма[112].

Именно при Аббасидах последние независимые правители земель к югу от Каспийского моря наконец были покорены. Но многие из них сохраняли наследуемые владения под мусульманским контролем. На этих землях старые традиции Сасанидов сохранились лучше всего. Однако последним и более успешным иранским движением, чем остальные, было восстание под руководством Бабака, который установил независимую власть в Азербайджане в первые годы правления аль-Мамуна. Судя по всему, Бабака поддерживали те, кто был предан прежде Абу-Муслиму, а в основу своего движения он положил особые религиозные учения — вероятно хилиастические — с элементами зороастризма и шиизма. Но ему удалось заручиться поддержкой и определенной части землевладельческой аристократии. У него были союзники в прикаспийских провинциях, в Византии (те, кто считал его государство независимой силой), и он держался 20 лет (до 837 года). После этого в течение нескольких веков в иранских деревнях существовали маленькие группы, хилиастические надежды которых брали начало в движении Бабака.

В Аравии, как и в более удаленном Магрибе, абсолютизма халифата удалось избежать, в то время как их процветание помогло сохранить довольно сложные социальные традиции. В Назве (Оман) в конце VIII века хариджиты-ибадиты (или умеренные хариджиты) добились независимости, поддерживая связи с Тахертом. Только в конце IX века возникло жизнеспособное государство шиитов-зейдитов (или умеренных шиитов) в Садахе (Йемен) — примерно в то же время, когда появилось маленькое государство зейдитов в прикаспийских горах. Подобно землям Магриба на пути в Судан и западную Европу, более плодородные земли Аравии процветали благодаря торговым путям, которые связывали халифат с прибрежными районами южных морей.

Ко времени правления сына ар-Рашида, аль-Мамуна, в начале IX века самые активные слои населения на большей части территории халифата принимали ислам, а сам халифат утвердился в качестве абсолютной монархии, отвечавшей ожиданиям своих жителей. В главном регионе халифата, на исторических землях от Нила до Амударьи, все альтернативы этому государственному строю оказались нежизнеспособными. Соответственно, культура этого региона стала развиваться на арабском, и все основные диалоги высокой культуры последующих веков обрели новые арабские формы: сформировалась придворная традиция вокруг литературы адаба и эллинистической науки и шариатская традиция улемов среди городских классов. Точно так же в рамках исламской традиции развивались более активные формы религии и личного благочестия. Социальные вопросы и споры различных религиозных групп уступали место широкому спектру религиозной деятельности, отвечавшей великому многообразию населения, ставшего теперь мусульманским.

Первой задачей религиозных деятелей после победы Аббасидов — в еще большей степени, чем до нее, когда они всё еще питали некоторые политические надежды — было выработать шариатские религиозные законы, которые признавались бы всеми мусульманами. Многие улемы были судьями при Аобасидах, подобно Абу-Юсуфу. Большинство теоретиков, вероятно, занимались другими вещами. Но в данный период они работали над практическими проблемами государственного управления. В своих размышлениях они отталкивались от ситуации, какой знали ее по эпохам Марванидов и первых Аббасидов, и учитывали интересы народных масс. В то же время их энтузиазм объяснялся потребностью привести свою жизнь в более строгое соответствие с божественной волей в том виде, в каком она изложена в Коране и хадисах.

Во всех религиозных традициях существовала тенденция желать реформы всех социальных моделей в соответствии с требованиями, установленными религией, без примеси прежних мирских идеалов. Приведем пример крайнего случая. В Китае любые подобные стремления, развивавшиеся в отчетливо конфессионных традициях, потерпели почти полный крах. Периодические успехи буддийских или даоистских религиозных деятелей в борьбе с конфуцианством в последние века перед рождением Мухаммада не помешали конфуцианской элите вернуть себе господствующее положение в китайском обществе, пусть и не без включения в само конфуцианское учение космической ориентации, окрашенной в конфессиональные тона. В Европе, напротив, христиане преуспели в нивелировании общественного влияния платонистов и стоиков, хотя их триумф не был безоговорочным вплоть до VI века, незадолго до появления Мухаммада.

Но даже в Европе христиане торжествовали не повсеместно. Тот же Юстиниан, который закрыл Платонову Академию в Афинах, создал величайший из римских кодексов права. Этот кодекс увековечил во всей христианской Европе юридические идеи великих языческих юристов древних Греции и Рима в их почти не измененной форме, несмотря

на его христианский тон. И, хотя Академия закрылась, труды Платона, равно как драматические, эпические и исторические произведения языческой Греции (или Рима), по-прежнему служили основой высшего образования греков и европейцев-христи-ан. Главой государства являлся старый римский император, несмотря на обращение в новую веру.

Во владениях Сасанидов, напротив, христианские епископы создавали для своих последователей собственные кодексы, которые можно назвать христианскими; но даже здесь высокие стандарты, заданные Нагорной проповедью, часто временно заменялись нормами иудейского права, не такого требовательного, как сама проповедь. Даже на землях между Нилом и Амударьей монахи олицетворяли истинное сознание христианского мира, восстававшего против образа жизни в полуязыческом обществе. Хотя они могли соглашаться с существовавшими условиями, в которых жили христиане в целом, для себя им хотелось построить новые и сугубо религиозные институты. В монастырских общинах законы повседневной жизни, общественный порядок и (если вспомнить бенедиктинцев) даже порядок трудовой деятельности соответсвовали специально созданным нормам. Монахи объявили своей главной целью праведную жизнь, но они составляли меньшинство, зависевшее от неправедного общества в целом. Идея выстроить все общество по принципу монашеских орденов не соответствовала христианскому духу.

У евреев и зороастрийцев, напротив, наблюдались серьезные попытки создать кодекс личного и общественного поведения, который отталкивался бы во всех своих деталях от общепринятых религиозных принципов. Все члены их сообществ должны были в равной степени подчиняться всеобъемлющим религиозным требованиям, даже состоя в браке и занимаясь повседневным мирским трудом. Отношение благочестивых мусульман к требованиям религии к жизни, полностью сформировавшись, напоминало соответствующее отношение иудеев и зороастрийцев в большей степени, нежели христиан. Но и от первых, и от вторых ислам сильно отличался.