Глина - Дэвид Брин

Дрожь скайцикла передалась моему парализованному, окаменевшему телу.

— Закройте кабину. Приготовьтесь к подъему.

Еще не оправившись после кошмарного полета под фюзеляжем, я лишь с опозданием понял — или заметил, — что стеклянная панель начала опускаться. Голову я убрать успел, но рука осталась, и момент нерешительности обошелся мне дорого — она оказалась прижатой.

Черт! Я уже привык к боли, но когда прозрачный колпак ударил по псевдоплоти… автоматика почему-то не почувствовала препятствия. Неисправность? Или Бета запрограммировал все так, чтобы при экстренном взлете помехи в счет не принимались?

Что мне оставалось делать? Реальная живая плоть уже не выдержала бы, глиняная же еще могла передавать сигналы мозга. Неужели дурацкая машина не понимает, что в кабине никого нет? А может, Бета использовал скайцикл в качестве беспилотного курьера для доставки небольших предметов, например, отрубленных голов?

Земля под моей левой ногой ушла вниз. Я снова летел! Пальцы зажатой руки продолжали шарить по панели, вслепую тычась по кнопкам, а стеклянная гильотина не оставляла попыток завершить экзекуцию. В конце концов она победила. Теперь меня уже ничто не удерживало. Я успел взглянуть вниз…

…примерно в 15—20 метрах подо мной проплывала крыша домика Махарала.

Каким-то чудом я исхитрился повернуться, изогнуться и выставить вперед свою бесполезную правую ногу.

Вы когда-нибудь испытывали чувство, что наблюдаете свою жизнь через перевернутую трубу телескопа? Все, что происходило со мной с момента падения, казалось каким-то далеким, смазанным, словно происходящим с кем-то другим. Очередная волна отчужденности подхватила меня и как бы удержала, давая возможность оценить все со стороны. Само время каким-то странным образом растянулось, а изъеденная термитами крыша растворилась, когда я пролетел через нее и неспешно опустился среди облака щепок, пыли, насекомых и прочего мусора.

Приземлившись на спину, я услышал тяжелый удар. Но другие органы чувств восприняли контакт иначе, не столь драматично. Конечно, это было лишь иллюзией, потому что я почувствовал, как от меня отвалилось еще несколько кусков.

Открыв глаза, я увидел над собой неровный участок неба, ограниченный проломленными балками. Затем пыль осела, и на фоне звезд проступили контуры скайцикла. Машина, зависшая над домом, отчаянно пыталась выправить положение. В конце концов ей удалось это сделать, и она, натужно гудя, поползла в сторону.

На запад, догадался я, узнав созвездие Стрельца. Хорошее решение, если ты хочешь получить помощь или… разбиться.

Мысль о возможной гибели скайцикла навела меня на еще более печальную мысль. Похоже, одну из веток раскидистого дерева под названием Альберт Моррис можно списать. Усталость — слишком слабое слово для обозначения моего состояния.

Я уже не испытывал тяги к дому, «рефлекс лосося» умер. Осталась лишь песнь сирен, зов рециклера, надежда на то, что, влившись в великий круговорот глины, моя физическая субстанция найдет лучшее применение в каком-нибудь более удачливом дитто.

Но уже никто не увидит и не сделает больше, чем я. Вот в чем мое утешение. Эти последние дни, они были интересными. Жалеть почти не о чем.

Жаль только, что Клара не узнает всей истории…

Да, это плохо, согласился я.

…и что плохие парни взяли-таки верх.

О черт. Ну что же за противный голос, сидящий в глубине меня. Зачем напоминать? Если бы я мог, я бы вырвал его из себя!

Заткнись и дай мне умереть!

Будешь лежать и позволишь им остаться безнаказанными?

Дерьмо. Что толку вырывать его из некоего уголка души дешевого зеленого голема, рожденного Франки… ставшего призраком… и вот-вот превратящегося в растворяющийся труп.

Кто труп? Говори за себя.

Какая ирония! Какое остроумие! Действительно, говори за себя. И хотя я постарался сделать вид, что ничего не слышу, со мной вдруг произошло нечто удивительное. Правая рука шевельнулась, дрожащие пальцы распрямились. Потом дернулась левая нога. Не получая команд от сознания, они, реагируя на импринтированные миллион лет назад привычки, начали взаимодействовать друг с другом, перемещать вес тела, переворачивать меня.

Ну что ж, может, и справимся.

Как я уже говорил, Альберт всегда отличался тупоголовым упрямством. Упорством, настойчивостью, и, наверное, именно милая черта его натуры передалась мне во вторник утром, когда он передал свою душу инертной глиняной кукле и приказал ей пошевеливаться. Наверное, с таким же бодрым оптимизмом древние шумерские писцы царапали значки на глиняных табличках, твердо веря в то, что каждая черточка несет с собой нечто священное и магическое. Что они — пусть на короткое мгновение — отодвигают обступающую их тьму.

Вот я и пополз, опираясь на одну ногу и отталкиваясь одной рукой, мимо побитой мебели и засыпанных мусором ковриков с западным орнаментом, через открытую дверь с вывалившимся замком, по свежим следам, которые вели в длинный коридор, упиравшийся прямо в скалу. По следам Беты.

А что мне еще оставалось, если я, похоже, был слишком упрям, чтобы умереть?

Ключи были. Слишком хитроумные для таких, как я, но кто-то посмышленее догадался бы о них и сотню лет назад.

Бета — имя, обозначавшее, «число два» или вторую версию. Второе имя Риту — Лизабет. Махарал — имя, принятое ее отцом еще до ее рождения — титул, присвоенный средневековому творцу големов. Кстати, другое наименование того, кто обладал таким же умением, — Беталель или Бетцалель.

И так далее, и так далее. Детские загадки, столь простые, что остается только рычать от собственной глупости.

Почему же я все-таки не разгадал их? Может быть, из-за того, что в душе я старомоден. Половые различия между прекрасной и сдержанной Риту и шумным хвастуном Бетой не должны были сбить с толку такого опытного парня, как я, повидавшего на своем веку немало фокусов со смешением роксов. Тот факт, что я поддался на нехитрый трюк, доказывает, что я все-таки чертовски устарел.

Необоснованные предположения смертельно опасны для частного сыщика.

Переварить все это достаточно трудно, и я отчаянно стараюсь вспомнить, что мне известно о психическом расстройстве, называемом расщеплением личности.

Проблема не из числа «или — или». У многих людей отмечается появление параллельных аморфных «суб-я», ведущих внутренний спор, когда возникает необходимость принятия трудных решений. Этот воображаемый диалог продолжается до тех пор, пока конфликт не решается. При этом никакой опасности для личности не возникает, иллюзия ее целостности сохраняется.

Но бывают и крайние случаи, когда личность раскалывается на два или более противостоящих друг другу «суб-я», придерживающихся полярных ценностей, говорящих разными голосами, называющих себя разными именами и ведущих между собой борьбу за контроль.