Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве - Андрей Георгиевич Битов

это Хачик. — Ведьму еще какую-то придумал! Ты ее разве раньше видел, а?

— Видел. И ты видел, только ничего не понял, — сказал Артемий, стараясь выглядеть уверенным.

Под ложечкой сосало от близости развязки, ладони намокли, а предательский румянец выдавал нервозность. Он то и дело кидал взгляд на черный частокол металлического забора. Это должно было случиться в дальней части двора, прямо за маленькой верандой. Но время шло. Вот уже и Петька стал тихонько противно хихикать, а Алишер, наскоро посвященный в тайну остальными, насмешливо посматривал на Тему сквозь дурацкие очки от косоглазия. Надо было что-то срочно предпринимать.

— Так, пора, — сказал Артемий себе под нос, ни к кому не обращаясь. Поднял с земли тонкий обломок палочки и, оглянувшись, медленно двинулся к заветной веранде, увлекая за собой остальных. Остановившись невдалеке от забора, опустился на карточки, начертив на земле круг. В нем еще один, поменьше, и еще, и еще.

— И чего это такое? — услышал он из-за спины насмешливый голос Алишера.

— Не мешай, так надо, — невозмутимо ответил Тема, продолжая чертить загадочные загогулины и крестики. — Лучше за Любочкой смотрите…

Спустя несколько минут земля у его ног покрылась мистическими знаками, смысла которых он и сам не понимал. Но очень надеялся на их силу. «Да где же ты?» — еле слышно шептал он себе под нос, продолжая чертить. Сгрудившись над ним, дети молча наблюдали за этими художествами. И только Светка протянула дрожащим голоском: «Это он ведьму вызывает». И эти ее слова стали первым признаком веры. Такой заразительной средневековой веры в чудо…

Темкина магия продолжалась уже слишком долго. Все это сильно смахивало на неминуемый крах. И в тот момент, когда Артемий стал мысленно готовить себя к позору… Именно в тот момент Маша Рыжова пискнула: «Ой, смотрите». И попятилась назад.

Взглянув на забор, Тема с трудом поднялся, разгибая затекшие ноги. Облегченно вздохнув, громко произнес замогильным голосом: «Чухарамота!» И, торжествующе глядя на попятившихся испуганных ровесников, решительно сломал палочку, для пущего эффекта что было сил выпучив глаза.

С точки зрения взрослого адекватного человека, у ограды детского сада не происходило совершенно ничего необычного. Всего лишь черная птица. Да, большая, больше, чем обычная ворона. Допустимо было сказать, что огромная. А можно было и воздержаться. Широко расставив крылья, она мягко спланировала, усевшись на забор. И замерла, уперев взгляд прямо в стайку ребятишек, зачарованно глядящих на птицу.

— Вот она, ведьма, Хачик. Чухарамота зовут, — почти обыденно, лишь с легким злорадством в голосе сказал Тема.

— Я ее боюсь! — тихо прозвенел Светкин голосок. — Вон как смотрит…

— Она в ворону спряталась. Видите, какая большущая, — не сводя глаз с ведьмы, продолжал Темка.

— А может, это просто птица такая? Бывают же собаки огромные, — робко предположил Петька.

— Птицы людей боятся. А эта — нисколечки. Вот, смотрите.

И Артемий двинулся вперед, пройдя несколько шагов по направлению к забору. Могучая пернатая особь сидела неподвижно, лишь изредка подергивая головой. Тема остановился, чуть помедлив, и подошел еще ближе. «Тема, не надо», — услышал он за собой жалобный девичий голосок, но это только подтолкнуло его сделать шаг вперед. В тот же момент птица расправила крылья, и… Нет, не улетела! Выгнув шею, она лишь издала резкий, трескучий крик, заставивший детей отпрянуть. Продолжая восседать на заборе, Чухарамота все так же пристально смотрела на них, будто хотела что-то сказать. Не оборачиваясь к ведьме спиной, Артемий стал сдавать назад, к товарищам.

— Ну, видели? — тихонько спросил он их. — Что я говорил? Ведьма!

— Ведьма — значит, злая? — осторожно спросил Петька, не отрывая взгляда от птицы.

— Если с ней по-доброму, то нет, не злая, — ответил Темка, задумчиво потирая башку. — Надо ей дары приносить — конфеты, печенья там всякие. То, что самому надо, ей отдавать. Тогда она и помочь может.

— Как это — помочь? — шумно сглотнув, спросил Алишер.

— Желание исполнит, вот как.

— Любое? — удивилась Светка, переводя взгляд с Темы на птицу и обратно.

— Я точно не знаю, — честно признался он. И добавил: — Но лучше с ней поосторожнее.

Какое-то время дети продолжали молча стоять перед забором, словно загипнотизированные. Затем Тема, порывшись в карманах брюк, извлек видавшую виды потертую ириску и две копеечные монетки. Подумав, копейки сунул обратно. Сделав несколько шагов по направлению к забору, он положил подношение. И отчетливо сказал: «Чухарамота, сделай так, чтобы мама с папой не ругались». Остальные тоже принялись рыться в карманах, стараясь отыскать что-нибудь мало-мальски стоящее. И каждый просил что-то свое…

— Все, уходить пора, — сказал Артемий, махнув рукой прочь от забора. — А то рассердится. — Развернувшись, они, связанные тайной, молча пошли к песочнице. Не оборачиваясь.

С этого дня в старшей группе детского сада № 5 родилась локальная тайная религия. Прямо в сердце атеистического государства. Она росла и укреплялась не количеством адептов, но силой их веры. Посвященный жрец ежедневно проводил ритуал призвания Божества, по наитию малюя палочкой знаки на земле, непонятные даже ему самому. И всякий раз верующие подносили дары. И уповали. И страшились.

А то, что ворона каждый день прилетает именно тогда, когда кухарка Зоя выбрасывает в помойный бак отходы с кухни… Так это здесь совсем ни при чем.

…Главное, что синеглазая девочка Света была теперь всегда рядом с Темкой…

Москва, Останкино, март 2016-го.

Екатерина Садур

Дед Аполлонский

Когда мы выходили во двор, дед Аполлонский почти всегда сидел с другими стариками, если, конечно, не зима. Зимой-то они не очень все выходили. Только по теплым дням. Я этого деда сразу заметила: он был особенный среди других стариков. Он был самый старый и всегда отвечал невпопад. Его все звали дед Тимкин, и только мы — Аполлонский. Его хотелось называть каким-то громким словом, значительным, чтобы сразу запоминалось среди других слов. Дед Аполлонский — и все.

Нам в школе сказали, что со знакомыми надо всегда здороваться, особенно со взрослыми и старыми, потому что так вежливо. И я здоровалась с ним за руку, ну и с другими стариками тоже, чтобы никому не было обидно… Я его еще издалека увижу, так иду, вытираю ладонь о платье или варежку снимаю, если зима. Дед Аполлонский первый протягивал мне свою руку в рыжих веснушках, и я протягивала мою руку тоже, и так мы долго трясли руками; у деда ладонь была легкая, как из желтого картона, я думала, он усох от старости, а рядом старики молча ждали своей очереди.

А у меня была подружка — Зойка