Расследователь - Андрей Константинов

Голос в трубке рассмеялся и ответил:

— Так это, наверно, Елена Кагаева? По поводу твоей скромной хижины, Ленчик?

— Она, сучка драная… Лучшая журналистка Крыма! Што б ей болт на лбу вырос!

Киевлянин снова засмеялся, потом сказал:

— Не любишь ты свободную прессу, Леня… нехорошо. А ты головенку-то иногда включай. Ты же у нас в Крыму главный коммунист.

Ворону очень хотелось послать киевского чиновника куда подальше, но позволить этого он себе не мог.

— Да я… — начал было Ворон, но киевлянин оборвал:

— Ты, Ленчик, назначен у нас главным большевиком в Крыму. Тебе по положению должна быть присуща большевистская скромность и где-то даже аскетизм… А ты, щусенок, отгрохал себе особняк стоимостью пять лимонов зеленью… Ай, хорошо!

— Два лимона, — процедил Ворон.

— Всего за два? — оживился киевлянин. — Так это же в корне меняет дело, Леня. Ты так и объясни своему электорату: я, борец за права пролетарьята Леонид Ворон, построил себе особнячок всего за два лимона зеленых… Они поймут, Леня. Обязательно поймут.

— Да ладно тебе… ты за этим звонишь?

— Нет, не за этим. Я тебе, мудаку, подарок хочу сделать…

— Какой? — озадаченно спросил Ворон. В словах киевлянина он заподозрил подвох.

— Я для тебя лицензию на отстрел пушного зверя достал.

— Да ты что? — выдохнул Ворон.

Киевлянин рассмеялся. Лидер крымских коммунистов Ворон давно уже хотел свалить премьера Соболева. Да все не получалось. Ворон был старый и опытный интриган, закаленный в тайных обкомовских игрищах. Он умел душить противников, откручивать им головы и сжирать вместе с костями… Но с Соболевым у него ничего не получалось. Премьер стоял крепко, компромата на него не было, и все попытки Ворона оказывались несостоятельны.

— Да ты что? — выдохнул Ворон. — Шутишь?

— Ни х… себе шутки!

— Точно?

— Точно, Леня, точно.

— Как тебе удалось?

— Каком кверху, Леня. Провел я с Папой соответствующую работу… под звон бокалов… Теперь можешь пустить Соболя на воротник.

— А если не выйдет? — осторожно спросил Ворон. — Я ведь уже не раз пытался его освежевать…

— Теперь выйдет, — ответил киевлянин, — я серьезную работу провел… Папа уже готов. Во всех смыслах.

Ворон понял и рассмеялся. Киевлянин тоже хохотнул и продолжил:

— Так что можешь ставить капканы на Соболька… А я тебе в помощь твоего тезку подошлю. Перетрете там с Отцом, кого и как подмазать…

— М-да, расходы немалые, — сказал Ворон. — Да и Отец свою долю потребует… Это ж, бля, такой насос!

— Так может мне отозвать лицензию-то? — ядовито спросил киевлянин. — Это ведь недолго. Похмелю завтра Папу, скажу: на х… нам Ворон? Давай, Данилыч, оставим Соболя. Он честный мужик, три года уже Крым тянет… а, Леня?

— Да ладно тебе… присылай Отца. Забьем Соболька — я твой должник. Не забуду.

— Да уж не забудь, пришли вагончик зелени, — сказал киевлянин и засмеялся.

От выпитого виски и открывшихся перспектив Ворону стало жарко.

* * *

Прошел почти год с того дня, как пропал Горделадзе. За этот год произошло очень много разных событий, и Андрей уже начал забывать свои киевские приключения… В Питере стоял теплый и сухой сентябрь, темой номер один была атака на нью-йоркские небоскребы.

Вечером двенадцатого сентября Обнорский играл на бильярде в клубе «Шаровня» со своим постоянным партнером, приятелем и издателем Игорем Д. Играли и разговаривали о терроризме… Двенадцатого сентября все говорили о терроризме.

У Обнорского зазвонил телефон. Он чертыхнулся, положил кий и взял трубку;

— Алло.

— Здравствуй, Андрей Викторович, — произнес голос Соболева.

— Сергей Васильевич! — обрадовался Обнорский. — Ты что? Ты — откуда? Ты в Питере?

— Нет, Андрюха… я у себя, в Крыму.

— Вот елы-палы. А я думал: встретимся.

— Встретимся, если прилетишь. Помнишь, я тебя еще в ноябре прошлого года приглашал?

— Ну как же? Конечно, помню.

— Тогда в чем дело? Сентябрь в Крыму, господин расследователь, это — сказка. Прилетай, Андрей. Мы с Валей тебя ждем… Хоть на недельку сможешь вырваться?

— Да я-то смогу, — ответил Андрей. — А вот как ты, занятой государственный человек?

— А я теперь свободен, — сказал Соболев весело.

— Как свободен? Я не понял: что значит «свободен»?

— Прилетишь — расскажу. Когда тебя ждать?

Обнорский прикинул в уме список неотложных дел и решил, что слетать на три-четыре дня можно… надо же иногда и отдыхать.

— Через неделю прилечу, — сказал он.

— Отлично, — ответил Соболев. — Мы с Валентиной тебя ждем.

Андрей сложил трубу и взялся за кий.

— Твой удар, — сказал Игорь. — Фартит тебе сегодня, Андрей.

— Фартит, — согласился Обнорский, ударил и не забил явно забойный шар… Он вспомнил слова Соболев: «Я теперь свободен…» И голос, которым он это сказал… веселый голос. Странно — веселый голос… да нет, вовсе не веселый голос. «Я свободен теперь…» От чего?

— Ну ты чего-то не того, Андрюхин, — сказал Игорь.

— Да, я чего-то не того, — согласился Андрей.

* * *

На этот раз Соболев встретил Андрея в аэропорту Симферополя лично. Он был в джинсах, легкой кожаной куртке, без галстука… Андрей удивился. Еще больше он удивился, когда выяснялось, что Соболев приехал в аэропорт на личном автомобиле и без водителя. Обнорский бросил сумку на заднее сиденье «Жигулей», сказал:

— Значит, говоришь — свободен?

Соболев ничего не ответил, только улыбнулся… Но эта улыбка подтвердила дурные предчувствия Обнорского, и он окончательно убедился в том, что правильно понял слова Соболева о своей свободе. Экс-премьер пустил движок и аккуратно выехал со стоянки.

— Когда это произошло, Сергей? — спросил Обнорский.

— В августе, Андрей Викторович, в августе…

— Это как-то связано с «делом Горделадзе»?

— Косвенно… Как долетел?

— К черту «как долетел»! Я спрашиваю: что случилось? А ты в ответ «как долетел» ?

Соболев снова улыбнулся, ответил:

— Не гони коней, расследователь… Все расскажу.

Теплый ветерок влетал в приоткрытое окно, трогал упругими пальцами кожу, шевелил волосы.

— Я все тебе расскажу, расследователь… Только давай не сейчас. Не сегодня. Вот завтра поедем на Тарханкут…