Колония нескучного режима - Григорий Ряжский

— С моей? — Юлик изумлённо посмотрел на генерал-майора. — Это каким же образом?

— Для начала отправим вас в Лондон, к жене и дочке. Потолкуете. С Патрицией Харпер, вашей женой. С Натальей с самой. Или ваша жена пускай общается, сами решайте. Главное, донести до её неразумного сознания, что обратной дороги вашей жене и девочке больше сюда не будет, если она не прекратит эту свою деятельность. Виз самих, как вы понимаете, не будет на въезд. А действующие отменят. Скажите, пусть, к примеру, на детективы переходит. Или кроссворды всякие. Или, скажем, на астрологические прогнозы. Тоже весьма дело прибыльное. Мне, честно говоря, наплевать. Мне надо, чтобы она заткнула свой бесплатный грязный фонтан.

У Юлика вытянулось лицо. Он покачал головой и задал вполне ожидаемый генералом вопрос:

— А почему вы ко мне с этим, Владимир Леонидович? У неё отец есть. Я ведь не родственник.

— Ну, отец — вопрос отдельный, сейчас речь не о нём. О вас. За других вам думать пока не обязательно, о себе лучше подумайте.

Шварц не стал развивать дальше тему Гвидона, сообразив, что там у генерала уже, видать, полное фиаско. И спросил:

— Ну, хорошо, а если она не захочет, допустим, захлопнуть этот самый фонтан. Тогда что?

— Тогда всё! Швах! Вы живёте сами по себе, они — сами по себе. Вы тут, они — там.

Юлика передёрнуло, он почувствовал внезапно, как скользкий неуютный холод пробрал его с головы до пят. И поёжился, пытаясь не показывать виду, что его трясёт. Но спросил:

— А вы не думаете, что я могу там остаться? Насовсем. Послать меня пославших куда подальше и не вернуться.

— Не думаю, — не задумываясь ни на секунду, отреагировал генерал. И пояснил: — Во-первых, не тот вы человек, Юлий Ефимович, чтобы жить на чужбине. Вы там затоскуете, как персонаж творческий, и быстро приведёте себя в состояние полной человеческой непригодности. Изгрызётесь изнутри, сами себя же съедите. Примеров тому — тьма. Да и сына, полагаю, тоже не оставите. Вы же его наверняка любите, я понимаю. Сам отец.

— У меня дочь, — поправил его Шварц, — Нора. И она как раз сейчас там, в Лондоне, со своей матерью и тёткой.

— Да нет, с ними как раз всё ясно. Я про сына вашего, про Петра, малолетний который. Внука диссидентки этой занудной, Богомаз Раисы, писательницы-бумагомарательницы. А мать его — Кира, Раисина дочерь. Ваша вторая женщина.

Всё же нехорошее предчувствие Юлика обмануло. Всё было не просто плохо, а очень плохо. Отвратительно плохо.

— Это не мой сын. Петя — от её бывшего мужа. И они давно в разводе.

— Это ваш сын, Юлий Ефимович, — жёстко сказал Владимир Леонидович и прямой наводкой упёр взгляд в Юликовы глаза, — она в этом призналась, сразу, как только мы с ней поговорили. Про маму её вспомнили. Кое-что напомнили. Ну и так далее, без остановок, — он благодушно развёл руками. — От вас она это, конечно, по вполне понятным причинам скрывала, скажем так. Но теперь не до сантиментов, сейчас на повестке дня совсем другие вопросы стоят, государственной важности. Так что приходится всем нам соответствовать, уважаемый художник Союза, член-корреспондент Академии художеств. Такие вот художества получаются.

Юлик молчал, медленно укладывая в голову то, о чём ему только что сказал этот человек из ГБ. Там, в голове, где-то сбоку, ныло, мешая думать. Ныло и звенело, через раз: спазм — звонок, спазм — звонок. Он прижал пальцы к вискам, пытаясь унять неприятное ощущение и сосредоточиться. Генерал понимающе следил за его манипуляциями. Судя по всему, спазмы сосудов головного мозга не были редкостью в ходе общения с его клиентурой. Надо было добивать, пока клиент не собрался с мыслями и не набрался решимости запротестовать. Такой временный перелом в настроении допрашиваемых тоже случался, не часто, но бывало. Словно приходило второе дыхание и заставляло их временно дурить невыгодным образом по отношению к власти. И это Владимир Леонидович тоже прекрасно знал. А потому решил добивать прямо сейчас, не давая ненужной передышки:

— И ещё одно, — вполне миролюбиво добавил он и вынул из ящика письменного стола сложенный пополам лист белой бумаги. Правда, таким же белым, как двадцать девять лет назад, этот лист уже не был. Местами пожелтел и несколько обтрепался по краям. Видно, лежал не в самом ответственном месте хранения. Листок этот, ещё не видя его содержимого, Юлий Шварц сразу узнал. Это была агентская расписка источника Холстомера, подписанная лично им и отданная в руки Евгения Сергеевича, того самого, сразу же исчезнувшего из поля зрения особиста из органов. — Вижу, вижу, признали, — добродушным голосом пояснил генерал. — Вот затерялась бумажка наша… То есть, ваша. Ваша бумажка, я хотел сказать. Затерялась и нашлась. В нашей стране ничего не пропадает, чтоб вы знали. Всему своё время и своё место. Сейчас — место и время вот этому вот документу. Что скажете?

— Что скажу? — пасмурным голосом спросил Шварц. — Я спрошу. И что дальше? И зачем она вам? Это же пустышка, фуфел обманный. Ей же грош цена, сами знаете, что я ни при чём. Не сотрудничал. И что она вам даёт?

Генерал-майор хмыкнул:

— Что даёт, говорите? А то и даёт, искусник вы наш, что запущена будет в кадры Союза художников. А оттуда слух пойдёт, в минуты разлетится, что Шварц-то наш, Юлий Ефимович, заслуженный-презаслуженный, а на деле-то стукач! Оттого и заслуги его все. Что работает попутно на органы ГБ, стучит-постукивает, своих помаленьку закладывает. И всё такое. А теперь скажите мне, только как на духу, честно — вам это надо? — Внезапно остатки добродушия сползли с его лица, и он крикнул, громко и разъярённо: — Я говорю, надо вам это или не надо?! Отвечайте, товарищ заслуженный художник! Да или нет?

Шварц поднялся. Голова кружилась, ноющая боль переместилась ближе к середине головы и не отпускала, импульсивно, то сдавливая, то на короткие секунды отпуская мозги. Его слегка качнуло в сторону, но он устоял.

— Вы просто сволочь, товарищ генерал, вот что я вам отвечу. Большая опасная сволочь. Вы все. Если, думаете, Гвидон вас послал, то я не пошлю? Пошлю. Считайте, уже послал. И я вас не боюсь. На фронте не боялся, когда мы проходы для наших войск разминировали и каждую минуту собственной жизнью рисковали. И сейчас бояться не стану. Так что не запугивайте. Делайте своё дело, и пусть будет то, что будет. А на подлости ваши я не размениваюсь. Сажайте, впускайте, не выпускайте, запускайте, как вы только что выразились. Я по возрасту пенсионер, не сдохну. А творить мне никто не запретит, так и знайте. Могу одним карандашом обойтись, в крайнем случае, если на краски не хватит. И глину, слава богу, не отберёте, так что свистульки лепить буду и на базаре продавать. В общем, пошёл я. Чувствую, больше ничем полезным для вас не окажусь.

Генерал молча кивнул молодому, и тот пригласительным жестом указал Шварцу на коридор. А вдогонку Юлику чин добавил:

— Часы запущены, Шварц. Время пошло. Передумаете — звоните, обнулим разговор этот и побеседуем снова, без истерик. Всего хорошего.

Юлик не обернулся и не ответил. Миновал двойные двери гостиной и пошёл на выход. Владимир Леонидович проводил его взглядом и подумал, что ещё б с десяток годков на должности продержаться, а потом пропади они все пропадом. И те, и эти.