Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко

то не из любви к конституционной четкости, а из-за необходимости обеспечить развитие хозяйственной инициативы, которой такая большая республика, как Украинская, должна обладать полностью и реально. Мы будем настаивать на конституционном закреплении наших хозяйственных и конституционных прав.

В связи с этим находятся наши требования о том, чтобы ряд комиссариатов перешел из слитных в об’единенные, о том, чтобы бюджетное право не было бы так ограничено, как сказано здесь в предложениях Политбюро. Украина должна распоряжаться не только перемещением кредитов из параграфа в параграф, но мы будем настаивать, чтобы нам было предоставлено право изыскания самостоятельных источников и доходов для образования хозяйственных фондов. На этом мы будем настаивать со всей силой, ибо это абсолютно необходимо»[1032].

Сам же Х. Г. Раковский попал в невыгодное положение обороняющегося от нападок со стороны двух секретарей ЦК – КП(б)У и РКП(б). Он утверждал, что «вопрос о федерации и конфедерации у нас ни в ЦК, ни в Совнаркоме не стоял», что попытка Д. З. Мануильского разделить украинское руководство на два лагеря – федералистов и конфедералистов несостоятельна, является вымыслом. А И. В. Сталин воспользовался недоказанной, даже – сомнительной, информацией для того, чтобы с помощью передержек сделать из нее далеко идущие выводы[1033].

«Мы не слышали от других обвинения, которое взвалил на меня тов. Сталин, – доказывал председатель украинского правительства. – Это обвинение относится ко всем украинским товарищам. Относительно наших конкретных контр-предложений, которые на Украине приняты почти единогласно и которые тов. Сталин уже хотел дать как иллюстрацию того, что мы хотим отделяться, я здесь по личному мотиву имею право сказать, что здесь была неточная формулировка. Никогда мы не предлагали Наркоминдел сделать самостоятельным, никогда не предлагали Внешторг сделать самостоятельным. Мы говорили – они слитны, сделаем их об’единенными. Это тоже об’единение. У нас были приняты об’единенные комиссариаты и было принято предложение тов. Фрунзе, чтобы все уполномоченные назывались наркомами. Весь вопрос заключается в функциях и в компетенции, которые вы им дадите. Не в формулировках дело, а в том, какое содержание мы вложим в это социалистическое государство. Я считаю, что мы, украинцы, не меньше коммунисты, чем Сталин. Когда он в это понятие хочет внести более централистическое понимание, мы на этот счет будем спорить. И если это более централистическое понимание будет принято Политбюро и Пленумом ЦК, это не отнимает права у нас считать, что оно недостаточно целесообразно и, может быть, опыт покажет, что его нужно изменить. Значит, здесь спор идет не о различном понимании государства, этого спора нет и не может быть, а спор идет о различном содержании нашего союза»[1034].

Попытался уличить И. В. Сталина в искажении своей позиции и Н. А. Скрыпник[1035]. В своей речи Николай Алексеевич опроверг, прежде всего, те точки зрения на проблемы союзного строительства, которые были и весьма распространенными и, с его точки зрения, неверными, даже вредными. «Мы имеем перед собой два искажения, два уклона по вопросу о формах государственного строительства. Одна точка зрения – это великодержавный централизм, имеющий своей формой единую неделимую Россию, точка зрения, осужденная и пригвожденная к позорному столбу нашим ХII партийным съездом, но все-же, к сожалению, до сих пор имеющая своих сторонников в нашей партии. Нам придется выкорчевывать эту точку зрения, уничтожить ее, ибо до съезда она существовала, многие остались при этой точке зрения до сих пор. Надо не переставая отграничиваться от нее, ибо лозунг «единая неделимая республика» есть лишь сменовеховская модификация Деникинского лозунга «единой и неделимой России». Эта точка зрения – не наша, а точка зрения крупной буржуазии. Мы с ней должны бороться, но мы равным образом должны бороться и с другой точкой зрения, которая представляет себе наш объединенный Союз Республик, как какой-то конгломерат, где имеются национальные государственные единицы, в своей совокупности не имеющие единой государственной воли. И эта точка зрения конфедерации имеет еще многих и многих сторонников. Мы должны отграничиться от обоих уклонов»[1036].

Возражая авторам обоих упомянутых позиций, среди них и Д. З. Мануильскому, усиленно ратовавшему за сталинский план «автономизации», подчеркнув, что предлагаемые ими варианты основываются на отживших научных представлениях, авторитетный партиец твердо заявил: «Мы не исходим из точки зрения ни единого государства, поглощающего объединяющиеся единицы, ни конфедерации, где союз не имеет своей воли. Наш Союз Соц[иалистических] Республик имеет свою суверенную волю, наш союз не является простой согласительной камерой, где столковываются республики. Это есть единое суверенное государство, выступающее как единое целое. Это вовсе не означает, что в таком союзе уничтожается воля объединяющихся в них республик, что уничтожается суверенность объединяющихся в союз республик. Это не так. Мы строим свое государство таким образом, что свободные объединяющиеся республики остаются внутренне независимыми, вместе с тем передавая определенную долю своей суверенности своему Союзу Соц[иалистических] Республик для экономической и политической борьбы вовне. Эта точка зрения находит, наконец, диалектическую линию, отмежевывающуюся и от конфедерации, и от единого неделимчества. Мы строим весьма сложное объединение, к которому нельзя подходить лишь со старыми формулами старого буржуазного государственного права»[1037].

Как видно из приведенных выдержек, ум Николая Алексеевича бился над тем, чтобы сложнейший вопрос строительства союзного пролетарского государства решать на должном, соответствующем уровне сложности. Он понимал, что простого решения проблемы здесь быть не может. В то же время два основополагающих момента, которыми он не мог пренебречь – интернационализм и суверенная воля каждого народа, моменты, которые он стремился органично совместить, – заставляли его выступать против уклонов к абсолютизации одного из них, приводили к выбору такого варианта механизма функционирования союзного государства, который был, бесспорно, сложнее, деликатнее, тоньше, и в конечном счете, думается, представлялся ему как безусловно перспективный, эффективный, и, одновременно, национально-справедливый.

Нередко данное выступление украинского партийно-советского деятеля квалифицируют как акт борьбы за национальные права союзных республик, как протест против нарастающего великорусского шовинизма и сталинского авторитаризма, который начинал уже давать о себе знать. Думается, определенное рациональное зерно здесь, возможно, и есть, хотя в целом это, пожалуй, преувеличение, односторонний подход. Лейтмотив скрыпниковского выступления (и не только этого) – найти взвешенную равнодействующую двух тенденций – интернационально-общей и национально-особенной, отдельной. Вот слова самого Н. А. Скрыпника в доказательство такого вывода: «…Я считаю, что мы должны установить гарантии того, чтобы была единая воля в нашем Союзе; комиссия ЦК дала указания в этом направлении.

И столь же необходимо, чтобы в жизни, в действительности работа каждой входящей в Союз национальной республики была бы обеспечена, была бы гарантирована. И здесь нужно тоже поработать. Этой задаче служит учреждение