Китайская шкатулка - Барбара Вуд

Я покачала головой.

— Мистер Сунг умолчал о первых двух смертях — от тоника «Десять тысяч ян» и бальзама «Красота и Ум». Я еще лежала в больнице и была слишком слаба; он боялся, что плохие новости вызовут рецидив. Но когда он сказал мне о третьей жертве — леди, погибшей от «Блаженства», — я поняла, что должна покинуть остров, вернуться домой и остановить это.

— Могу я все-таки узнать, что теперь будет? — вмешался Адриан. — Объяснит мне кто-нибудь, черт побери, кто теперь владеет компанией?

Я посмотрела на этого мужчину, сына Гидеона, в котором не было ничего от отца. Я увидела всю его несчастливую жизнь, вспомнила, как он гонялся за богатством, потому что считал себя ничтожеством и полагал, что деньги купят ему уважение.

— Ты хочешь узнать, что случится с деньгами инвесторов? С деньгами, которые ты украл?

— Вы просто не разбираетесь в тонкой финансовой игре, Гармония! Вы никогда в этом ничего не понимали…

Я вспомнила тот день, когда мы в порту провожали Гидеона на войну, и Оливия пообещала отобрать у меня дом. Я вспомнила выражение лица ее сына. Уже тогда это было голодное лицо: тринадцатилетний парнишка считал, что, только завладев богатством других, он приобретет вес в глазах отца. «Финансовая игра» — так Адриан называл воровство.

— Компания принадлежит моей дочери, — сказала я. — Мы вместе будем работать, чтобы восстановить доброе имя «Дома Гармонии».

Валериус Найт и его подчиненные увели моего внука, за ними последовали Марго и Адриан. Они уверяли Десмонда, что наймут лучших адвокатов. Когда они ушли, Шарлотта наконец заговорила, словно освободившись от действия чар:

— Бабушка, у меня есть один вопрос.

— Только один? — улыбнулась я.

— Я хочу знать, кто дал мне мое китайское имя. Я его всегда ненавидела и думала, что мне его дала Ирис.

— Я знаю, что ты его ненавидела, Шарлотта. Когда однажды ты показала мне книжку сказок и заявила, что хочешь, чтобы тебя звали, как ту маленькую девочку, я согласилась его поменять.

— Но ведь это ты назвала меня!

Я покачала головой:

— Нет. Китайское имя дал тебе твой отец, Гидеон. В ту ночь, когда ты родилась, он взял тебя на руки, улыбнулся тебе и произнес: «Ты — моя тайная радость!» Так и значится в твоем свидетельстве о рождении. Это счастливое китайское имя — Тайная Радость.

Моя девочка задумалась, а потом снова посмотрела на меня.

— Много лет назад, когда ты бедствовала в Чайнатауне, ты слышала, как твоя мать говорила с тобой. Помнишь?

— Да, конечно. Как я могла забыть?

— Ты считала это доказательством ее смерти. А потом ты узнала от преподобного Петерсона, что в то время она была еще жива. Так вот, прошлой ночью я слышала голос, предупредивший меня, что я не должна пить чай. Я считала, что это голос моей матери, которая говорит со мной из загробного мира. А теперь я тоже узнаю, что моя мать жива! Это ты предупредила меня о чае?

— Я не могла позволить тебе его выпить.

— Но как ты узнала?

— Я находилась в самолете, летящем сквозь грозу, и молилась Гуань-инь. У меня было видение. Я видела, как ты подносишь чашку к губам, и знала, что чай отравлен. Как я это узнала, объяснить не могу. Но я чувствовала, что тебе грозит опасность. И я сердцем предупредила тебя.

Мы снова услышали раскат грома, который постепенно умолкал вдали, словно сварливый гость, покидающий вечеринку. Я посмотрела в окно и увидела, что буря улеглась и на востоке уже пробивается заря. Мы пережили эту страшную ночь.

— Бабушка! — со слезами на глазах проговорила Шарлотта. — Или я теперь должна называть тебя мамой? Я наговорила тебе столько ужасного перед твоим отъездом! Я очень сожалею об этом…

Я повернулась к моей дочери и снова обняла ее:

— Шарлотта, я ничего не слышала.

— Бабушка, — она нежно взяла мои руки в свои, и две слезинки побежали по ее щекам, — мама… Я не знаю, как говорить с тобой! После похорон я много недель плакала, пока не засыпала: ведь моя бабушка, заменившая мне мать, умерла. А теперь оказалось, что моя мать жива, но она всю жизнь была мне бабушкой…

— Сколько раз мои губы были готовы назвать тебя «дочкой»! — воскликнула я. — И ты столько раз спрашивала о своей матери, а мне приходилось лгать… Каждая ложь ложилась камнем на мое сердце, пока оно не стало слишком тяжелым для меня.

Шарлотта опустила глаза. О чем она думала, глядя на мои старые пальцы, которые когда-то смешивали лекарства, принимали детей, прикасались с любовью к Гидеону и осушали ее собственные слезы в детстве?

— Многие годы, — негромко начала она, — я смотрела на тебя так, словно ты стояла на другом конце огромной пропасти. Я на одной стороне, а ты на другой. Не было моста, соединяющего нас, не было лестницы, и ты казалась такой недосягаемой… — Шарлотта смотрела на меня глазами Ричарда Барклея, и мне казалось, что я одновременно слышу голоса девочки, подростка, молодой женщины и зрелого человека. — Почему ты мне ничего не сказала, мама?

— И когда же мне следовало это сделать? — спросила я. — Когда тебе было семь? Как объяснить ребенку, что ее бабушка на самом деле приходится ей матерью, а ее отец — муж тети Оливии? Или мне следовало признаться в этом, когда тебе было пятнадцать и я пыталась учить тебя моральным принципам, достоинству и самоуважению? Шарлотта, я хранила тайну по многим причинам. Как я могла рассказать тебе обо всем? Смогла бы ты нести эту ношу, если бы Барклеи ничего не знали? — Я коснулась руками ее щек. — Неужели ты думаешь, что мне было легко? Знаешь ли ты, каково женщине держать на руках детей и знать, что они никогда не смогут назвать ее матерью?

— Но мы были бы ближе друг другу! — запротестовала Шарлотта. — Я всегда чувствовала расстояние между нами. И потом — ты всегда была на фабрике…

Наконец-то она вырвалась наружу — самая острая боль Шарлотты. И наконец наступил момент открыть мою последнюю тайну.

— Я должна тебе еще кое-что рассказать, — произнесла я.

Мы вернулись на этот диван, где колени были выше головы, и, когда сели, я повернулась к моей дочери:

— Я знаю, что ты недолюбливала фабрику за то, что она отнимала меня у тебя. Но я не могла оставить ее, Шарлотта, — даже ради тебя. Видишь ли, когда преподобный Петерсон прислал мне письмо, он забыл кое-что важное. Он забыл мне написать, что моя мать умерла не в Сингапуре.

Я видела, что Шарлотта не сводит с меня глаз, а потом я почувствовала взгляд Джонатана — он подошел и сел с другой стороны.

— Когда в пятьдесят седьмом году я получила то письмо, я поняла, что должна поехать в Сингапур и найти тех, кто остался от моей семьи. Разумеется, моего деда уже не было в живых, но я нашла двоюродную сестру, которая поведала мне удивительную историю. Когда мой дед-аристократ умер, Мей-лин решила приехать в Америку и поискать меня. Иммиграционные законы все еще оставались строгими, но туризм уже процветал. Моя кузина сопровождала мою старенькую мать в Калифорнию. Она дала мне вот это.