О всех созданиях – мудрых и удивительных - Джеймс Хэрриот

Я прихлебнул чай и наблюдал за Джайлсом. Он уже успел перевернуть на кухне все вверх дном, а в эту минуту извлекал содержимое из шкафчика в углу. Согнувшись пополам и выставив круглую попку, он деловито кидал за спину кастрюли, крышки, щетки, пока шкафчик не опустел. Потом он поглядел по сторонам в поисках нового занятия, увидел меня и затопал ко мне на кривых ножках.

Пальцы моих ног в носках произвели на него неотразимое впечатление. Я принялся ими шевелить, и он вцепился в них пухлыми ручонками. Когда ему удалось наконец завладеть большим пальцем, он поглядел на меня со своей широкой ухмылкой, сверкая всеми четырьмя зубами.

Я ответил ласковой улыбкой. И не потому, что был ему благодарен за избавление от тревоги, – просто он мне нравился. Джайлс нравится мне и по сей день. Он один из моих постоянных клиентов – дюжий фермер, который уже обзавелся собственной семьей, питает нежную любовь к племенным коровам, знает о них все и по-прежнему ухмыляется до ушей. Только зубов он при этом показывает гораздо больше.

Но он и представления не имеет о том, что его прививка от оспы чуть было не довела меня до инфаркта.

Меня оправили в Истчерч на острове Шеппи, и я знал, что это мое последнее местопребывание в армии.

Я взглянул на шеренгу беспорядочно выстроившихся солдат и понял, что больше не буду участвовать в парадах. Я также с болью подумал, что в УНЛП в Скарборо такая шеренга вообще была бы сочтена непригодной для участия в параде. Я вспомнил ряды голубых мундиров, выстроившихся на плацу перед «Гранд-отелем», стройных, как гренадеры гвардии, когда каждый стоял по стойке смирно, не глядя ни вправо, ни влево. Наши ботинки блестели, пуговицы сияли, как золотые, и никакого шевеления не было в строю, когда сержант-пилот сопровождал офицера, проводившего утреннюю инспекцию.

Я, как и все, громко стонал от строгой дисциплины, от нелепых правил, от постоянных мытья полов и стирки, от муштры и шагистики, но теперь все это показалось мне правильным и исполненным смысла, и я скучал по тому времени.

Здесь же летчики выстроились в беспорядке, они переговаривались между собой и даже время от времени тайком затягивались сигаретой, а сержант, стоявший перед строем, выкрикивал имена по списку и давал задания на день.

В то утро эта процедура заняла у него значительное время, он сверялся со свитками бумаги и старательно делал в них пометки карандашом. Огромный ирландец справа от меня проявлял особенное беспокойство и наконец выкрикнул раздраженно:

– Бога ради, сержант, уведите нас с плаца. Мои ноги уже не держат меня!

Сержант даже не поднял глаз.

– Заткнись, Бреди, – ответил он. – Ты уйдешь с плаца, когда я прикажу тебе, и ни секундой раньше.

Было похоже, что Истчерч стал огромным фильтром, который отделял «овнов от козлищ» и «зерна от плевел» для Королевских ВВС. Место представляло собой огромный лагерь, где разместились самые разные летчики, у которых общим было только то, что все они ждали новых назначений: кто-то – на переподготовку, но большинство – решения комиссии по увольнениям из армии.

В самом воздухе здесь витало чувство свободы и ощущение того, что все мы просто убиваем время. Дисциплина носила номинальный характер и была нестрогой. Как я уже сказал, каждый здесь занимался только одним – ожиданием.

Мне всегда казалось, что в дальнем углу йоркширских холмов невысокий Нед Финч тоже занимался только ожиданием. Я вспоминаю, как на него кричал его хозяин.

– Ради бога, соберись и приступай к делу! Ты совсем расклеился! – Мистер Дэггет ухватил скачущего теленка и устало посмотрел на Неда.

Нед ответил ему бесстрастным взглядом. Его лицо не выражало никаких эмоций, но в его выцветших голубых глазах я прочитал чувство, которое пряталось в них всегда, – ожидание, впрочем безнадежное, того, что что-то случится. Он сделал осторожную попытку схватить теленка, но тот отбросил его в сторону. Тогда он схватил за шею другого, коренастого трехмесячного малыша, но тот протащил его несколько метров и сбросил в солому.

– Черт возьми, займитесь этим, мистер Хэрриот! – рявкнул мистер Дэггет. – Похоже, мне придется поймать их всех самому.

Я делал группе из двадцати животных прививки от пневмонии, и Нед страдал. С его невысоким ростом, с его худыми, слабыми конечностями, он всегда казался мне неприспособленным для работы, которую выбрал, но он всю жизнь проработал на ферме, а теперь в свои шестьдесят лет, седой, облысевший и слегка согнувшийся, он все равно продолжал бороться.

Мистер Дэггет вытянул руку и обнял ею голову мохнатого существа, когда оно проходило мимо, а другой рукой схватил его ухо. Малыш понял, что сопротивление бесполезно, и стоял спокойно, пока я вкалывал иглу. С другого конца Нед коленом прижал круп животного к стене. Пользы от этого не было никакой, и хозяин одарил его кислым взглядом.

Мы практически не получили от него никакой помощи, пока прививали стадо, и, когда мы вышли из загона во двор, мистер Дэггет вытирал пот со лба. Был сырой ноябрьский день, но Дэггет сильно вспотел и на секунду должен был опереться всеми своими ста восемьюдесятью сантиметрами на стену, а ветер с голых холмов обдувал его.

– Боже, от этого попрошайки никакого толку, – заворчал он. – Не знаю, что буду с ним делать.

Он что-то пробурчал себе под нос и затем снова заговорил:

– Эй, Нед!

Невысокая фигура бесцельно бродила по двору. Теперь Нед повернул свое осунувшееся лицо и посмотрел на него смиренным, но почему-то выжидающим взглядом.

– Занеси зерно в амбар! – приказал ему хозяин.

Не сказав ни слова, Нед подошел к повозке и с усилием взвалил на плечо мешок с зерном. Он с трудом поднялся по каменным ступеням амбара, а его слабые ноги дрожали и сгибались от напряжения.

Мистер Дэггет покачал головой и повернулся ко мне. На его мертвенно-бледном лице было обычное меланхолическое выражение.

– Вы знаете, что с Недом? – пробормотал он мне доверительным тоном.

– Что вы имеете в виду?

– Вы знаете, почему он не может ловить телят?

Сам я придерживался мнения, что Нед недостаточно силен и крепок и по природе своей не годится для этой работы, но отрицательно помотал головой.

– Нет, не знаю. А почему?

– А я вам скажу! – Мистер Дэггет искоса посмотрел на тот конец двора и, прикрывая рот рукой, заговорил: – Все потому, что он слишком любит яркие огни.

– Что?

– Говорю же вам, он с ума сходит от ярких огней.

– Ярких… чего?

Мистер Дэггет подвинулся ближе.

– Он каждый вечер отправляется в Бристон.

– Бристон?.. – Я прикинул расстояние от этой далекой фермы до деревушки в семи километрах отсюда на другой стороне долины. Это было сборище древних домов – темных и тихих на фоне зеленых холмов. Я вспомнил, как по вечерам в окнах мигают слабые огоньки масляных ламп. – Ничего не понимаю.