Заговор графа Милорадовича - Владимир Брюханов

Но мнение историков — это все же мнение историков, и изменять прошедшие события не во власти историков (хотя некоторые небезуспешно и пытаются!). Гораздо важнее то, как поступок Ростовцева был расценен современниками, еще имевшими возможность на него среагировать — и вот это-то и оказалось самым интересным!

Николай Павлович в очередной раз ошибся, отметив индифферентное отношение Милорадовича, на этот раз — к «миссии Ростовцева»; на самом деле тот среагировал — и еще как!

Появление Глинки посреди собрания заговорщиков — вопреки всем правилам конспирации! — могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами.

Какую весть Глинка принес с собой к Рылееву и остальным — никем не засвидетельствовано. Очевидно, он выложил ее Рылееву один на один — как это происходило и раньше. Но вот потом Глинка пробыл на совещании у Рылеева достаточно долго, молча и внимательно слушал, а затем, по показаниям Рылеева, явно его выгораживавшего (в отличие от остальных, которых Рылеев усиленно топил), предупредил: «Смотрите, господа, чтоб крови не было!» — в ответ на что Рылеев его категорически заверил в принятии всех необходимых мер.

Остальные участники совещания, подтвердив присутствие Глинки, не смогли или не захотели ни подтвердить, ни опровергнуть показания Рылеева о произносимых словах. Все эти люди накануне восстания были, кроме всего прочего, по понятным причинам слишком перевозбуждены.

Между тем, экстраординарный приход Глинки и его многозначительный обмен репликами с Рылеевым позволяют придать логическую основу разнообразным фактам, бьющим в глаза и труднообъяснимым по отдельности: 1) 12 декабря Милорадович спустил декабристам план последовательного присоединения к восстанию одного полка за другим — максимальным образом обеспечивающий возможный успех; 2) Милорадович не стал руководителем восстания, неизвестно когда приняв решние об этом; 3) только 13 декабря Трубецкой был назначен «диктатором»; 3) декабристы непонятным образом отказались от плана Милорадовича, предложенного 12 декабря; 4) 13 декабря Рылеев пообещал Глинке не проливать крови; 5) 14 декабря Рылеев и Трубецкой крайне халатно отнеслись к исполнению своих обязанностей руководителей восстания, а Оболенский, наоборот, слишком рьяно!

Все это нагромождение хорошо известных сведений может быть объяснено очень просто, если вставить еще после пункта 1 провал миссии Ростовцева и последующее изменение Николаем порядка проведения присяги.

Действительно, известно, что Милорадович услышал от Николая рассказ о миссии Ростовцева и прочитал послание последнего; трудно допустить, что и Воинов не поделился с ним свежей новостью о назначенном порядке проведения присяги. Теперь многолетний куратор заговора имел полное право посчитать происшедшее полным и глобальным предательством. Нетрудно разглядеть и его последующую реакцию.

Разумеется он, как почти всякий человек, не стал вдаваться в тонкости того, как его собственное поведение способствовало неуспеху необходимого будущего государственного переворота. Зато теперь он мог взвалить всю вину на Ростовцева, как это сделали, повторяем, многие историки, начиная с Герцена и Огарева. Разумеется, из тех источников, которые были доступны Милорадовичу в тот момент, он не мог и не имел времени однозначно вычислить вероятных сообщников Ростовцева среди руководства декабристов. Но трудно ошибиться, предположив, что его оценка этих деятелей, переданная Глинкой, звучала вполне ясно и внушительно — запомним это обстоятельство!

Теперь Милорадович почти с чистой совестью мог снять с себя функции руководства восстанием и отменить планируемый захват власти как задачу, нереальную в новых условиях.

На необходимости вооруженной демонстрации Милорадович должен был продолжать настаивать, потому что она обеспечивала мнимое политическое алиби всем участникам предшествующей заговорщицкой деятельности (включая, разумеется, самого Милорадовича — но на на это едва ли делался упор в сообщении Глинки). Понятно, что при проведении демонстрации особое внимание уделялось отсутствию кровопролития — дабы не создавать дополнительных отягчающих обстоятельств. При соблюдении этих условий Милорадович, скорее всего, брался сохранить заговор под собственной защитой.

Декабристы должны были принять такие «джентельментские условия» — а что им еще оставалось?

На руководителей декабристов подобный ультиматум Милорадовича должен был произвести впечатление взрыва бомбы прямо посреди их и без того истерических словопрений!

Только шок от сильнейшей психической контузии и может объяснить поведение всего руководящего трио (Рылеев, Трубецкой и Оболенский) на следующий день. Оно не вписывалось ни в какие каноны этики политических руководителей, заговорщиков и революционеров, каковыми все же были эти трое.

Чисто по-человечески Трубецкому и Рылееву было бы гораздо проще заранее — в любой день до 14 декабря — отказаться от своих целей и программ, чем усиленно зазывать в сообщники как можно больше людей, а потом самым нелепым образом не являться на место восстания! Ясно, что такое анекдотическое поведение, едвали ни единственное во всей общечеловеческой политической истории, могло быть вызвано только потрясением невероятной силы!

Положение всех троих уже вечером 13 декабря оказалось крайне незавидным: вариантов для возражений Милорадович им не предоставил, а информировать о происшедших изменениях всех остальных сообщников, которых они более суток усиленно поднимали на восстание, также не было никакой возможности — под угрозой того, что на вооруженную демонстрацию просто не явится никто, чтобы риском для своих жизней создавать какое-то там алиби горе-заговорщикам с ожиревшими мозгами!

Их пока нельзя было посвящать даже и в сдвиг сроков присяги, если об этом также сообщил Глинка, так как невозможно было разглашать секретные сведения, известные только Воинову и еще немногим. Позже (в этот же самый день), когда информация от самого Николая Павловича растеклась среди достаточно широкого круга, другие осведомители декабристов исправили это положение. Поэтому первоначальный план ареста Сената пришлось как-то втихую спустить на тормозах!

Трубецкого срочно назначили «диктатором», но это все равно (или даже тем более) не спасло его от впадания в истерику; Рылеев до утра 14-го продолжал руководить, юлить и соображать, как спрятаться самому, не оставляя дело полностью без руководства; зато они оба с удовольствием навалили всю ответственность на Оболенского, более остальных, очевидно, виновного в инициативе миссии Ростовцева. Вот его-то фактически и обязали взять на себя всю тяжесть непосредственного руководства демонстрацией, загримированной под восстание! Он-то и наруководил!..

В эти дни наиболее остро сказалось полное одиночество Милорадовича, самостоятельно принимавшего решения — к этой личностной проблеме мы еще вернемся. С 3 декабря, когда позиция, занятая Константином Павловичем, обрушила всю конструкцию задуманного переворота, нарастал поток ошибок, принятых прославленным полководцем.

В данный момент Милорадович совершил две решающие ошибки: 1) признал план восстания невыполнимым и 2) вроде бы не оговорил механизм завершения политической демонстрации, назначенной вместо восстания, который никак не предусматривался фантазиями самих декабристов, ориентировавшихся на совершенно иное развитие событий. Так ли это было на самом деле — нам еще предстоит рассмотреть.