Прусская невеста - Юрий Васильевич Буйда

полагалось пить залпом. Мы чокнулись, я выпил до дна. Алина следила за мной, чуть приоткрыв рот. Мотнула головой, зажмурилась и выпила залпом. Закурили. Она откинулась на кожаную подушку. Я не мог оторвать взгляда от дырки на ее чулке. Большая дырка на бедре, с внутренней стороны.

– От меня, наверное, пахнет свиньей, – сказала она. – Сил нет помыться.

– Как ты думаешь, он жив? – спросил я.

Несколько часов подряд мы гремели ведрами, совками, битым стеклом, спускали воду в туалете, довольно громко разговаривали, крутили пластинки, но Иди так и не очнулся. Он не подавал признаков жизни.

Алина пожала плечами.

– Взглянуть?

– Не надо, – лениво сказала она. – Сегодня я не хочу его видеть. Даже думать о нем не хочу.

– А потом?

– Налей еще.

Я налил, мы снова выпили до дна.

– Ты ведь тоже что-то пишешь, да? – спросила она, пыхнув дымом. – А тебе нравятся его стихи?

– Слишком броские. Я люблю Фета.

– А, ну да, тайный огонь…

– Ars es celare artem, – сказал я, не сводя глаз с дырки на чулке. – Искусство – это скрытое искусство. Это Драйден.

– Бог мой, Драйден. – Она улыбнулась. – Неужели ты читаешь Драйдена?

– Ты от него устала? – спросил я, кивая на дверь кабинета.

– Сегодня – да. – Она допила коньяк и закурила новую сигарету. – Я тут уезжала хоронить отца… мать прислала телеграмму, и я поехала… он был еще жив, когда я приехала… они всю жизнь собачились… жили плохо, очень плохо… вечно ссорились, ругались, хлопали дверями, били посуду… а перед смертью мать дала ему грудь…

Я вздрогнул:

– Грудь?

– Он уже почти ничего не соображал… задыхался… я стояла за дверью и видела, как мать вдруг вынула из рубашки грудь и дала ему…

Я молчал.

– Он вдруг очнулся, взял сосок губами, улыбнулся и умер… мать закрыла его глаза…

Я по-прежнему молчал – я был ошарашен.

– Ты, наверное, хочешь спросить про нас… про меня и Иди…

– Налить еще?

– Нет, я и так пьяная… – Она закинула руки за голову. – Он спит здесь, внизу, а я наверху. Иногда целуемся, но еще ни разу не спали вместе. Я боюсь…

Я ждал.

– Он такой слабый… думаю, у него еще не было женщины… и если у нас ничего не получится, для него это станет ударом… а я не хочу этого…

– Этого?

– Причинять ему боль…

– Чего же ты хочешь? – Я положил руку на ее бедро и склонился над нею. – И как долго это будет продолжаться?

– Не надо, – сказала она, но не шелохнулась.

– Алина… – Я поцеловал ее бедро, белевшее в дырке на чулке. – Алина…

– Не надо же! – Она несильно толкнула меня коленом.

– Алина… – Я торопливо расстегнул на ней халат. – Черт возьми, Алина…

– Господи, да что же ты делаешь! – Она увернулась от поцелуя. – Я не хочу! Не хочу!

Но я уже не мог остановиться, и вскоре она уже не могла остановиться, только лепетала что-то горячечным шепотом и вскрикивала, а потом мы скатились с дивана на пол…

Когда все закончилось, она приподнялась на локте и стала водить пальцем по моему животу. Я поцеловал ее – она ответила.

– Брось ты его на хер, брось, – прошептал я. – Я буду носить тебя за щекой…

– Господи, – пробормотала она, – сними же с меня все это… неужели тебе нравятся вонючие чулки… – Подняла ноги. – Да сними же… нет, не так… теперь будем делать по-моему…

Вскоре мы уснули. Проснувшись, снова занялись любовью. Она оказалась гораздо опытнее и изобретательнее меня, я пытался искупить свое невежество неутомимостью. Опять засыпали, просыпались, трахались… пили коньяк, спали, снова трахались…

Мы провели на диване весь день.

Когда я в очередной раз открыл глаза, Алина сидела на диване рядом, завернутая в плед, и курила.

– Опять вечер, – сказала она. – Десять.

– Мне позарез нужно в душ, – сказал я.

– Чур, я первая, – сказала она, поднимаясь и сбрасывая плед на пол.

Я взял ее сигарету, затянулся.

Через минуту она вернулась.

– Там кто-то есть. В ванной кто-то есть.

– Иди, – сказал я, вскакивая. – Вот черт, мы про него забыли.

Я быстро оделся и подошел к двери ванной. Прислушался, постучал.

– Иди! – крикнул я. – Эй, Иди!

За дверью раздалось нечленораздельное мычание. Я снова постучал.

– Он нас видел? – испуганным шепотом спросила Алина.

– Почем я знаю! Я спал. Иди!

– Может, выбить дверь?

С третьей попытки мне удалось высадить дверь. Иди лежал с закрытыми глазами в ванне, полной крови. На полу стояла початая бутылка вина. Рот Иди был выпачкан чем-то черным, нос распух, под глазами – синяки. Я подхватил его под мышки, вытащил в гостиную, перетянул чулком руку выше локтя. Он не реагировал на крики и пощечины.

Алина вызвала скорую. Почему-то мне запомнилось, что она сказала диспетчеру скорой не «самоубийство», а «попытка самоубийства».

Бригада скорой появилась через пять минут и увезла Иди.

На прощание врач сказал с усмешкой:

– Выживет, не переживайте. Он хотел вас только попугать. Такое часто случается. Выпил кагора, съел шоколадку, а уж потом полоснул бритвой по руке…

– Шоколадку? – не поняла Алина.

– Хорошее крововосстанавливающее, – сказал врач. – Кагор – тоже.

Когда медики уехали, я спустил воду и взялся отмывать ванну. На это ушло полчаса.

– Ты весь в крови, – сказала Алина брезгливо, когда я вернулся в комнату. – Я тоже?

Мы оба перепачкались в крови, пока пытались привести Иди в чувство.

– Ванну я вымыл…

Она с ужасом посмотрела на меня, замотала головой.

Тогда я набрал воды в таз, принес полотенца и губку.

– Только не приставай, ладно? – Она разделась и встала в воду спиной ко мне. – А еще лучше – покури пока в кухне. – Она дрожала. – И все, понимаешь? – Она обхватила голову руками. – Все-все-все! И не смотри на меня так. Все. Он все, что у меня есть, и больше мне ничего не надо. Не надо. Уходи.

Я ушел в кухню.

Вымывшись, она поднялась наверх. Я слышал, как щелкнул замок. Сунув бутылку коньяка в карман, я вышел во двор. Было темно, накрапывал дождь. Я закурил и двинулся в общежитие.

Вася уехал на каникулы домой, в общежитии было пусто. Я обрадовался Жанне, которая забрела сюда в поисках какой-то подруги. Мы пили коньяк, Жанна читала свои стихи о рыцарях Атлантиды и о каких-то жрецах, потом с загадочной улыбкой вытащила из-под юбки трусики, я обнял ее, заплакал, Жанна попросила покрепче держать ее за уши, чтобы она что-нибудь ненароком не откусила, громко замычала, зачмокала, а потом я крепко уснул.

Проснулся я один на полу. Комната была освещена полуденным летним солнцем и казалась огромной