Капитул Дюны - Фрэнк Герберт

Мурбелла попыталась отключиться от женщины.

Где я нахожусь?

Один оператор, гигантский склад… завод… все автоматизировано… сети обратной связи, линии которых сосредоточены в этом крошечном помещении со сложными системами контроля.

Прислушиваясь к своему шепоту, Мурбелла спросила: «Кто ты?» и услышала свой собственный рокочущий голос. Какая мука, какая боль в ушах!

— Не говори так громко! Я твой проводник по мохалата, того, что отвратит тебя от разрушителей.

Дур, защити меня! Это не просто место; это я.

При этой мысли панель управления исчезла. Сама она была изгнанником бесконечной пустоты, осужденной никогда не найти покоя, нигде не найти убежища и тихой гавани. Все, кроме ее летящих мыслей, стало нематериальным. В ее теле не осталось никакого вещества. Осталась только тонкая нить, в которой Мурбелла узнала свое сознание.

Я построила себя из тумана.

Пришла Другая Память. Куски и обрывки опыта, которые не принадлежали ей. Надвигались лица каких-то людей, которые чего-то требовали от нее, но женщина за пультом оттащила Мурбеллу от этих лиц. Мурбелла осознала необходимость, но не смогла придать ей связную форму.

— Это жизни из твоего прошлого. — Голос принадлежит женщине за пультом управления, но был он бестелесным и доносился словно из другого пространства.

— Мы — потомки людей, совершавших отвратительные поступки, — сказала женщина. — Мы не любим признавать, что наши предки были настоящими варварами! Но Преподобная Мать должна это признать. У нас нет иного выбора.

Мурбелла научилась задавать вопросы мысленно. Почему я должна…

Мы отпрыски победителей. Мы — их потомки. Победы зачастую доставались дорогой моральной ценой. Варварство не самое подходящее слово для тех злодеяний, которые совершали наши предки.

Мурбелла ощутила прикосновение знакомой руки к щеке. Дункан! От прикосновения мучения усилились. О, Дункан, ты делаешь мне больно.

Сквозь боль она почувствовала промежутки, разделяющие жизни, проснувшиеся в ней. Вещи оставались.

— Это только то, что ты способна воспринять сейчас, — произнес бестелесный голос. — Другие придут позже, когда ты окрепнешь… если выживешь.

Селективный фильтр. Это слова Одраде. Необходимость открывает двери.

Из глоток других лиц в памяти исходил нескончаемый стон и вопль. Жалобы: Видишь? Видишь, что происходит, когда игнорируешь здравый смысл?

Мучительная боль нарастала. Ее невозможно избежать. Каждый нерв был объят пламенем. Мурбелле хотелось кричать, плакать, изрыгать проклятия, просить помощи. Все происходящее висело на тонкой ниточке призрачного существования. Ниточка может лопнуть!

Я умираю.

Нить вытягивалась. Она вот-вот порвется! Сопротивляться бесполезно. Безнадежность. В теле не осталось ни одной мышцы. Да они больше не нужны Мурбелле. Была только боль. Это был ад… нескончаемый ад, который будет преследовать ее и тогда, когда порвется проклятая нить жизни. Языки пламени распространяются по нити, лижут сознание.

Рука потрясла ее за плечо. Дункан… не делай этого. Каждое движение причиняло такую боль, о которой Мурбелла не могла бы представить себе в самом страшном сне. Это была боль за гранью возможного; недаром в Бене Гессерит это испытание называют Агонией.

Нить перестала натягиваться. Она потянулась назад, сжалась. Она сама превратилась в маленькую сосиску, средоточие такой боли, которая не могла существовать больше нигде и никогда. Чувство бытия притупилось, оно просвечивало, становилось прозрачным и зыбким…

— Ты видишь? — спросил чей-то голос.

Я вижу предметы.

Это не совсем зрение. Просто отчужденное восприятие других. Других сосисок. Другая Память прячется в шкуру потерянных жизней. Эти жизни протянулись друг за другом в виде поезда, длину которого она не могла определить, но ей приходится тащить этот страшный поезд за собой. Светлый туман. Иногда он рвется, и в провалах возникают видения событий. Нет… это не события сами по себе. Это память.

— Дели свидетельства, — сказала женщина-проводник. — Ты видишь, что делали наши предки. Они обесценили ругательства, которые кажутся тебе страшными. Не стоит извинять их временем, в котором они жили. Помни: на свете нет невинных агнцев!

Отвратительно! Отвратительно!

Она не могла различить ни одну из этих жизней, узнать их в лицо. Все превратилось в блики и отражения, рвущийся туман. Где-то впереди была слава, которую, как она знала, ей предстояло обрести.

Отсутствие Агонии.

Вот и все. Как все будет славно теперь!

Но где же это ощущение славы?

Чьи-то губы коснулись ее лба, рта. Дункан! Она приподнялась. Руки свободны. Пальцы погрузились в кудри таких знакомых волос. Это реальность.

Агония отступила. Только теперь она поняла, что пережила боль, для описания которой в человеческом языке не существует подходящих слов. Агония? Она притупила психику и переплавила ее самое. В Агонию вступил один человек, а вышел из нее другой.

Дункан! Она открыла глаза и увидела прямо над собой его лицо. Я все еще люблю его? Он здесь. Он — мой якорь, за который я держалась в самые худшие моменты. Но люблю ли я его? Я все еще уравновешенна?

Нет ответа.

Откуда-то со стороны раздался голос невидимой Одраде:

— Снимите с нее эту одежду. Принесите полотенца. Она плавает в поту. Принесите достойное платье.

Послышалась суета, потом снова раздался голос Одраде:

— Мурбелла, я рада сказать тебе, что ты с честью преодолела этот трудный путь.

Какое воодушевление в ее голосе. Чему она так радуется?

Где чувство ответственности? Где Грааль, который должен быть у меня в голове? Ответь мне хоть кто-нибудь!

Но женщина с пульта управления челноком куда-то ушла.

Я осталась одна. Но я помню отвратительные и ужасные вещи, от которых могли бы дрогнуть даже Досточтимые Матроны. Вдруг она увидела Грааль, но это был не предмет, а вопрос: «Как уравновесить чаши весов?»

Мы передаем бога нашего домашнего алтаря от поколения к поколению: это наше послание человечеству в надежде на его возмужание. Больше всего похожа на домашнюю богиню отступница Преподобная Мать Ченоэ, бюст которой с незапамятных времен занимает нишу в моем кабинете.

Дарви Одраде

С некоторого момента Айдахо начал считать свои способности ментата своеобразным убежищем. Мурбелла оставалась с ним только тогда, когда это позволяли их с Дунканом обязанности. Он занимался совершенствованием оружия, а она привыкала к своему новому статусу.