Возвращение Крестного отца - Марк Вайнгартнер

— Спасибо большое, но ввозить иммигрантов специально для этой операции слишком рискованно. Нужны люди, уже некоторое время прожившие в Штатах. Привлекать одних ребят из отряда Кармине тоже опасно. Не дай бог, с парнем что-то случится, что тогда? Думаю, стоит обзвонить пиццерии и собрать самых лучших парней. Что скажете?

— Правильно, пусть вспомнят, зачем приехали в страну!

Почти все работники пиццерий на территории США обрели новую родину стараниями Чезаре Инделикато.

— Со многими из тех ребят я даже не знаком.

— И правильно! Они живут тихо, проблем никому не создают, зачем же с ними знакомиться?

— Тоже верно. Значит, у меня будут ребята, прожившие в стране лет по семь. Сам я почти никого из них не знаю… Дон Чезаре, не могли бы вы назвать четырех лучших парней из числа тех, кого вы отправляли в Штаты. Лучших в смысле силы характера, ума, выдержки.

Джерачи думал, что ответ последует не сразу, но дон Чезаре ответил, не задумываясь, и кратко описал каждого из четырех кандидатов. Если они хоть наполовину так хороши, то операция на Кубе пройдет без сучка без задоринки.

— Есть еще одна проблема, никак не связанная с тем, что мы до этого обсуждали, — мрачно сказал Джерачи. — Она касается предателя, человека из вашей среды, которого недавно депортировали из Штатов. Собрание считает его присутствие в Палермо крайне нежелательным. Да и присутствие вообще…

Джерачи мог обойтись и своими силами, но дон Чезаре все понимал: Ник теперь босс, а боссам пачкаться не пристало.

Хилый, болезненный монах-капуцин спускался по лестнице к подземному кладбищу монастыря. Несмотря на глаукому и артрит, монах не собирался превращаться в обузу. Он по-прежнему выполнял те же обязанности, что и много лет назад, когда прибыл в Палермо совсем молодым юношей. Работать в саду, готовить еду своим братьям во Христе, бальзамировать тела усопших капуцину нравилось, а вот продавать туристам открытки и собирать за ними мусор: банки из-под колы и пива, винные бутылки, лампы-вспышки и даже использованные презервативы — не очень.

Время было послеобеденное, примерно три часа дня, скоро кладбище откроется для посетителей. За железной решетчатой дверью ждала группа немецких туристов. Чем ниже спускался монах, тем тише становились грубые голоса пришельцев. Капуцин улыбнулся, благодаря Господа за то, что он щадит его уши.

На ступеньке валялся фантик. Монах пригнулся, чтобы его поднять, и колени хрустнули.

Перед ним простирались туннели, где нашли последний приют восемь тысяч сицилийцев. Распадающиеся скелеты в парадной одежде рядами свисали с крюков, черепа опущены, словно выражая покорность и смирение. Останки других покоились на грубых каменных полках в утопленных в стену альковах и нишах. Гробов было совсем немного, скелеты возлежали в них на деревянных подушках, покрытые слоем пыли, в которую превратилась плоть. В жизни усопшие были герцогами и баронессами, настоятелями монастырей и кардиналами, героями, сражавшимися на стороне Гарибальди и против него. Некоторые, предки монаха в том числе, запятнали свою репутацию, связавшись с теми, кого на Сицилии называли Друзьями. Восемь тысяч усопших: все они щедро заплатили ордену за то, чтобы их останки оказались в этой пещере. Капуцин не уставал удивляться человеческому безумию. Монахи перестали принимать тела в 1881 году, сделав исключение лишь для Бамбины, двухлетней девочки. Старый капуцин многое сделал, чтобы она появилась в этом склепе. Восемь тысяч человек страстно хотели остаться в памяти потомков, а в результате их забыли все, кроме Создателя. Искусные бальзамировщики и сухой холодный воздух пещер замедляли процесс разложения, да только всех, кроме Бамбины, ждали тлен и забвение.

Монах повернул налево, старательно всматриваясь в пол, чтобы не пропустить мусор или отвалившуюся кость. В этой части пещеры находились его дедушка и бабушка из небольшого городка Корлеоне. Оба висели на крюках в вертикальном положении. На дедушке зеленый бархатный пиджак, а под ним — сквозная рана, в которую был воткнут металлический прут, удерживавший хрупкое тело. Бабушка была в свадебном платье, зато со сломанной рукой, кость отвалилась много лет назад, и ее посадили на проволоку. Когда капуцин только появился в монастыре, у них еще были лица. В течение пятидесяти лет монах ежедневно наблюдал, как постепенно исчезают глаза и кожа. Он целовал кончики своих пальцев, аккуратно прикладывался ко лбам предков, бормотал молитвы и спешил прочь.

В самом конце туннеля покоилась Бамбина, очаровательная двухлетняя крошка, которая умерла в 1920 году и стала настоящим магнитом для туристов. Бальзамировавший девочку доктор хвастался перед монахами, что усовершенствовал саму процедуру. Хвастун умер, так и не раскрыв своего секрета. Убил его грех гордыни, как впоследствии рассказывал молодым послушникам капуцин, хотя на самом деле причина была банальнее — разрыв селезенки. Сколько дней провел старый монах, изучая записи доктора, но так и не понял, в чем заключается тайна! Двухлетняя девочка в гробу с прозрачной крышкой выглядела так, будто умерла пару дней назад.

Приближаясь к Бамбине, монах решил, что зрение играет с ним злую шутку. У стены возле гроба девочки он заметил тело, которое сохранилось ничуть не хуже, чем она.

Капуцин протер глаза. Лысый мужчина в плаще — на пальцах ярко сверкают бриллианты, на шее — цепочка с тяжелым амулетом. Вообще-то перед бальзамированием с усопших снимают драгоценности! Увидев характерные темные линии у рта мужчины, капуцин с облегчением вздохнул.

Марионетка, гигантская марионетка! Бриллианты наверняка фальшивые. Старая шутка, а капуцин жил в Палермо достаточно долго, чтобы спокойно реагировать на подобные проявления чувства юмора.

Монах подошел поближе.

Опущенные уголки рта на лице Сала Нардуччи оказались ручейками крови. Веревка, с помощью которой его удушили, валялась тут же, у начищенных ботинок.

Капуцин молча вбирал в себя жуткую сцену, и в его сердце что-то надломилось. Обычный вор забрал бы драгоценности, а простой убийца спрятал бы тело и ни за что не оставил бы его здесь, на монастырском кладбище рядом с Бамбиной! Монах закричал во весь голос, проклиная Друзей. Ну что ему еще сделать? Он жизнью пожертвовал, чтобы искупить страшные грехи своей семьи, а они нашли его даже на святой земле! И старика не пожалели, какое зверство! Нет, здесь не помогут ни молитвы, ни смирение! Гнев наполнил душу монаха, отравляя подобно яду. Проклятья стали громче.

Прибежавшие на крик братья потом рассказывали, что, когда старик потерял сознание и умер, его лицо было красным, как правая полоса итальянского флага.

Сидя на террасе своей роскошной виллы, из окон которой был виден весь Палермо, дон Чезаре Инделикато слушал отчет убийцы и в который раз убеждался, насколько неисповедимы пути Господни. Дон Чезаре никогда не встречался с покойным монахом, но его имя неоднократно слышал. Это дед дона Чезаре, Фелипе Краписи, убил деда монаха, предавшего интересы клана. Еще любопытнее оказалось то, что убить Нардуччи дона Чезаре просили дважды: сначала Томас Хейген, а потом Ник Джерачи. Верный soldato убил Нардуччи лишь раз, но Господу было угодно, чтобы жертв оказалось две.